Молния

Два года назад Тельма все-таки пробилась со своим номером на сцену «Импровизации» и имела огромный успех. Она завела себе импресарио и начала получать контракты сначала в мелких третьесортных, а потом и второсортных клубах во всех штатах. Данни с Лорой дважды ездили в Лос-Анджелес смотреть ее выступления и хохотали до слез; она сама писала текст и подавала его с юмором, которым обладала с детства и который усовершенствовала за последние годы. Ее выступления отличала одна особенность, которая могла сделать из нее звезду первой величины или обречь на полную безвестность: во всех ее шутках звучала глубоко печальная нотка, ощущение трагичности жизни одновременно с ее неповторимостью и комизмом. Это было характерно и для романов Лоры, но то, что принимал читатель, вряд ли могло понравиться публике, которая больше, чем тонкости, ценила грубую шутку.

Тельма склонилась над кроватью, вглядываясь в Лору, и объявила:

— Послушай, что-то ты очень бледная. И синяки под глазами.

— Дорогая Тельма, жаль, но мне придется разрушить твои иллюзии. Это не аист приносит ребенка. Мать его рожает, и это нелегкое дело.

Тельма пристально посмотрела на Лору, потом перевела тот же пристальный взгляд на Данни, который подошел к кровати с другой стороны и взял Лору за руку.

— Вы что-то от меня скрываете?

Лора вздохнула и, морщась от боли, переменила положение. Обращаясь к Данни, она сказала:

— Вот видишь? Я же говорила тебе, что это ищейка.

— У тебя была трудная беременность? — спросила Тельма.

— Нет, легкая, — ответила Лора. — Вот только роды были тяжелые.

— Но ты… ты не была при смерти, Шейн?

— Нет, нет! — воскликнула Лора и почувствовала, как Данни сжал ее руку. — Ничего страшного. Мы с самого начала знали, что все будет не так просто, мы обратились к опытному врачу, и он меня наблюдал… Все дело в том… что у меня больше не будет детей. Кристофер первый и последний.

Тельма взглянула на Данни, потом на Лору и сочувственно сказала:

— Очень жаль.

— Ничего. — Лора грустно улыбнулась. — У нас есть маленький Кристофер, он отличный ребенок.

Некоторое время все неловко молчали, затем Данни сказал:

— Я еще не обедал и очень проголодался. Я спущусь на полчасика в кафе.

Когда Данни ушел, Тельма заметила:

— Он только притворяется, что голоден. Просто он хочет, чтобы мы с тобой немного поболтали наедине.

Лора улыбнулась.

— Он золото.

Тельма опустила загородку с одной стороны кровати и сказала:

— Я присяду на минуточку рядом с тобой, я тебя не побеспокою? Как, Шейн, ты меня не зальешь кровью? А то я боюсь.

— Не беспокойся.

Тельма взгромоздилась на высокую больничную кровать. Взяла руку Лоры в свои ладони.

— Послушай, я прочитала «Седрах», книга мне очень понравилась. Все бы хотели так писать, да только мало у кого получается.

— Ты очень добрая, Тельма.

— Я бессердечная, циничная, напористая шлюха. А что касается книги, то шутки в сторону. Это шедевр. Я узнала корову Боумен и Тамми. И этого детского психолога Буна. Имена другие, но все как живые. Ты очень здорово их описала, Шейн. Когда я читала, у меня мурашки бегали по коже, как будто все вернулось обратно, я не могла сидеть дома, выходила на солнышко подышать свежим воздухом. А бывало, хохотала до колик.

Каждый мускул, каждый сустав в теле Лоры ныл от боли. У нее не было сил приподняться и обнять подругу. Она просто сказала:

— Я люблю тебя, Тельма.

— А вот Угря в книге нет.

— Я его приберегаю для другого романа.

— И меня тоже нет, вот что удивительно, а ведь я самая яркая личность в твоей жизни!

— Я хочу посвятить тебе одной целую книгу, — сказала Лора.

— А ты не врешь?

— Честное слово, нет. Не ту, что пишу сейчас, а следующую.

— Послушай, Шейн, обязательно сделай меня красавицей, а не то берегись. Я тебе покажу.

— Поняла.

Тельма задумалась, потом спросила:

— А ты собираешься…

— Обязательно. Рут тоже там будет.

Они помолчали, держась за руки.

Слезы затуманили Лоре глаза, она заметила, что Тельма тоже моргает, чтобы не заплакать.

— Не надо, Тельма. Побереги свои сногсшибательные ресницы.

Тельма подняла ногу.

— Как тебе эти сапожки? Правда, шик? Черная кожа, носы узкие, каблуки в заклепках. Ну прямо настоящая укротительница, а?

— Как только ты вошла, я сразу подумала: интересно, сколько мужских особей она успела проучить своей плеткой?

Тельма вздохнула и несколько раз шмыгнула носом.

— А теперь слушай внимательно, Шейн. Мне кажется, ты недооцениваешь свой талант. Ты умеешь запечатлевать жизнь людей на бумаге, люди уходят, а слова остаются, и их жизнь тоже остается. Ты умеешь выражать чувства, и кто угодно может читать твои книги и переживать вместе с твоими героями; ты трогаешь сердца, напоминаешь нам, что такое человечность, о чем мы теперь так часто забываем. У тебя талант, о котором другие могут только мечтать, вот во имя чего ты должна жить. Я знаю, тебе хотелось бы иметь большую семью… троих, четверых детей, ты об этом мечтала… представляю, как тебе сейчас тяжело. Но у тебя есть Данни и Кристофер и этот удивительный талант, а это немало.

— Иногда… мне бывает очень страшно. — Голос Лоры дрогнул.

— Чего ты боишься, Лора?