Молния

Они стояли рядом и в свете настольной лампы разглядывали пояс, который Тельма держала в руках. Было уже четыре часа утра, и дом в своем молчании был подобен застывшему мертвому кратеру на поверхности Луны.

Наконец Тельма спросила:

— И ты никогда не пробовала нажать кнопку?

— Нет, — без колебания ответила Лора. — Когда он говорил о месте, где я могу оказаться, у него был ужасный взгляд. Я поняла, что он сам возвращается туда с большой неохотой. Я не знаю, Тельма, откуда он явился, но тот взгляд я запомнила хорошо, это, должно быть, кошмарное местечко.

* * *

В воскресенье они в шортах и майках расстелили одеяла на лужайке за домом и устроили себе долгий неторопливый пикник, угощаясь картофельным салатом, холодным мясом, сыром, фруктами, чипсами и булочками с орехами и корицей. Они играли с Крисом, который был особенно доволен, потому что Тельма смешила его незамысловатыми шутками и выходками, на этот раз рассчитанными на восьмилетнего.

Когда же Крис приметил на краю лужайки, у опушки леса, прыгающих белок, он решил их покормить. Лора дала ему булочку и посоветовала:

— Разломи ее на кусочки и бросай им. Они все равно тебя близко не подпустят. И не уходи далеко от нас, слышишь?

— Да, мама.

— И не ходи в лес. Понял?

Он отбежал футов на тридцать от них и на полпути до опушки стал на колени. Он крошил булку и бросал кусочки белкам, а подвижные осторожные зверьки с каждой подачкой подходили все ближе.

— Он славный мальчик, — сказала Тельма.

— Для меня самый лучший. — Лора пододвинула к себе «узи».

— Крис совсем рядом, — заметила Тельма.

— Но он ближе к опушке, чем к нам. — Лора всматривалась в тень под густыми соснами.

Тельма взяла несколько чипсов из пакета и сказала:

— Пикник с автоматом, такого у меня еще не было. Мне это даже нравится. Отпугивает медведей.

— И прочую мелкую живность.

Тельма растянулась на одеяле, подперев голову рукой, но Лора сидела, скрестив ноги, в позе индуса. Оранжевые бабочки, яркие, как солнце, порхали в теплом августовском воздухе.

— Крис держится хорошо, — заметила Тельма.

— Более или менее, — согласилась Лора. — Но был и очень тяжелый период. Он часто плакал, капризничал. Но это прошло. Они очень гибкие в этом возрасте, легко приспосабливаются, примиряются с неизбежным… Боюсь только, что в нем появилась какая-то грусть и он от нее никогда не избавится.

— Никогда, — подтвердила Тельма, — это навечно. Грусть на сердце. Жизнь продолжается, он еще будет счастлив и даже временами будет забывать об этой грусти, но она у него навсегда.

Тельма следила, как Крис приманивает белок, а Лора смотрела на Тельму.

— Ты никак не можешь забыть Рут, правда?

— Ни на один день все двадцать лет подряд. Разве ты не скучаешь по отцу?

— Конечно, — сказала Лора. — Только это у нас с тобой по-разному. Мы знаем, что наши родители умрут раньше нас, и, даже если они умирают преждевременно, мы можем смириться с этим, потому что мы всегда знали, что это должно случиться. Другое дело, когда умирает муж, жена, ребенок… или сестра. Для нас это неожиданность, особенно если человек умирает молодым. С этим трудно примириться. А когда это твоя сестра-двойняшка…

— Когда у нас случается что-то хорошее, например на работе, я всегда думаю о том, как бы радовалась за меня Рут. А ты как, Шейн? Ты как держишься?

— Я плачу по ночам.

— Пока это нормально. Через год — другое дело.

— По ночам я не сплю и слушаю, как бьется мое сердце. Оно такое одинокое. Хорошо, что у меня есть Крис. А значит, и цель в жизни. И еще ты, Тельма. У меня есть ты и Крис, мы как бы семья, верно?

— Почему «как бы», мы и есть семья. Мы с тобой сестры.

Лора улыбнулась, протянула руку и взлохматила и без того растрепанные волосы Тельмы.

— Хотя мы и сестры, — пошутила Тельма, — я не потерплю никаких вольностей.

4

В коридорах и через открытые двери кабинетов и лабораторий Штефан видел своих коллег за работой, и никто не обращал на него никакого внимания. Он поднялся на лифте на третий этаж и там у дверей своей комнаты встретил профессора Владислава Янушского, который с самого начала карьеры пользовался поддержкой профессора Владимира Пенловского и был вторым ответственным за исследовательскую работу в области путешествий во времени. Эти исследования первоначально назывались «Проект Метеор», а теперь фигурировали под более подходящим кодовым названием «Молниеносный Транзит».

Янушскому было сорок лет, он был на десять лет моложе своего наставника, но выглядел старше энергичного, полного жизни Пенловского. Низенький, толстый, лысеющий, с красным лицом и двумя блестящими золотыми коронками на передних зубах, Янушский выглядел благодушной безвредной фигурой, чему способствовали очки с толстыми стеклами, делавшие его глаза похожими на выпуклые рыбьи за стеклами аквариума. Однако его несгибаемая преданность властям и рвение на службе тоталитаризму начисто лишали его этого комического ореола: Янушский был одним из самых, опасных людей, занятых в проекте «Молниеносный Транзит».