Молния Господня

Клаудиа сообщила, что стала ведьмой с детства; её водила на собрания её тетка с материнской стороны. В показаниях о своих преступлениях она сказала, что её каждую ночь посещал дьявол, который доставлял ей наслаждение в продолжение нескольких лет, и что она видела его даже днём. Она причинила много зла людям, заставляя их чарами испытывать сильные страдания и длительные болезни; посредством солонки, в которую она вложила немного того же порошка, она причинила смерть Лучано Толино, скончавшемуся в страшных коликах. Она созналась, что, ревнуя Марию Риано из-за любви дьявола к этой женщине, она всячески старалась расстроить их отношения. Достигнув своей цели, она просила у дьявола позволения умертвить свою соперницу и, получив согласие, совершила убийство, когда её жертва спокойно спала в своей комнате; Клаудия посыпала её тело ядовитым порошком, причинившим Марии страшную болезнь, от которой она умерла через три дня. Она уморила нескольких детей из ненависти к матерям. Она губила жатвы и причиняла болезни при помощи порошка и мази…. «Все, — отбросил дело инквизитор. — Не могу больше».

— Что скажете?

— Ничего.

— По моему заданию денунциантами были проверены три факта.

— Факты?

— Вскрытие могил, отравление Марии Риано и Лучано Толино.

— И что?

— Ничего. В смысле — могилы разрыты, названные лица — мертвецы. Изложенное Клаудией приводит к мысли, что среди случаев, о которых рассказывают колдуны, некоторые достоверны, другие — только плод воображения, усугублённый воздействием ядовитых наркотических мазей, вроде видений умалишенных. И они наползают друг на друга. Эти люди сами верят в реальность неотвязно преследующих их призраков. Наконец, есть вещи, которые не случались, но и не являются плодом больного воображения, но о которых, однако, повествуют, чтобы сделать свою историю более поразительной и удовлетворить свое тщеславие, — мотив могущественный и часто заставляющий предпочитать постыдные химеры скучной истине. Мы ловили некоторых на этом. К разряду же вещей совершенно реальных следует отнести убийства людей, потому что можно быть убийцей, не будучи колдуном, употребляя смертоносные соки растений, порошки и жидкости. Но когда помрачённое ядовитыми мазями воображение самого убийцы обретает спокойствие, возможно, он начинает думать, будто использовал дьявольские приемы в своих действиях, и эта мысль овладевает его умом.

Инквизитор не разделял подобной точки зрения.

— Боюсь, вы не правы, Элиа. Всё проще. Если в человеке зарождается мысль об убийстве, он уже становится адептом дьявола. Чтобы сам не думал по этому поводу. Убивая же, он сатанеет. Для того, чтобы быть слугой сатаны, сидящего на эбеновом троне, вовсе не обязательно целовать на шабашах его детородный орган и потрошить могилы. Царство Божие внутри нас. Но и Царство сатаны — тоже не снаружи… И потому, кстати, негодяй Чиньяно — ничуть не меньшее дьявольское отродье, чем ведьма Вельо. Завтра нужно арестовать её, — закончил он отрывисто.

Но выполнить приказ инквизитора Леваро не смог. Когда отряд стражников окружил на рассвете дом Вельо — он оказался пустым. Агенты облазили все погреба и кладовые, извлекли немало смердящих порошков, таинственных отваров и мазей, от чего на три дня слёг стражник по прозвищу Пиоттино, неосмотрительно понюхавший содержимое одного горшочка, но самой ведьмы нигде не было. Причиной побега могло стать для неё известие, что в Трибунале побывал Чиньяно, узнай она о нём. Видеть негоцианта, входящего или выходящего из Инквизиции, мог кто угодно. Как бы то ни было, мерзавку упустили.

Но день спустя оказалось, что упустили не только её. В страшных корчах скончался Чиньяно, труп которого обнаружила утром возле рукомойника на кухне его жена. Она не слышала, как он поднялся и вышел, но она всегда крепко спала. Труп несчастного, и при жизни-то не блиставшего красотой, выглядел просто ужасно. Глаза выкатились из орбит, руки свело какой-то странной судорогой.

Почти весь день Вианданте, Леваро и Аллоро провели в Трибунале. Ощущение провала вызывало у Леваро — бешенство, как у пса, потерявшего след, у Гильельмо — улыбку сожаления, у Джеронимо — вялое раздражение. Когда они решили, что утро вечера всё же мудренее, направились домой. Рыночная площадь почти опустела. Элиа остановился у торгового ряда с лошадиной упряжью. Вианданте шёл за Аллоро, размышляя о возможностях выследить чертовку, когда неожиданно из-за торговой телеги, груженной дровами, выскочила крохотная тень, метнулась им наперерез и, что-то швырнув в них, ринулась бежать.

Джеронимо повезло больше, чем Аллоро. То ли потому, что он шёл, привычно закрывая лицо и не снимая капюшона, то ли порыв ветра отнёс почти всю проклятую пыль в лицо Гильельмо. Леваро, увидев тень, ринулся следом как пёс, спущенный с цепи.

Ни Джеронимо, ни Гильельмо никуда не побежали — першило в горле, резало глаза.