Молния Господня

Вианданте снабдил его небольшим мешком с провизией и проводил до выезда из города. Просил передать поклон его преосвященству епископу Лоренцо, дорогому собрату Оронзо и всем, кто помнит его…

Долго смотрел вслед удаляющемуся брату.

После вызвал Тимотео Бари — одного из тех денунциантов, что дежурили по его приказанию на кладбище и доложившего о раскопанной могилке, и вместе с ним прогулялся до погоста. Да, могила была осквернена. У сторожа они узнали имя похороненного. Но что это давало? Очевидно, что не все мерзавки из компании Белетты покинули эти места, но в этом он и так не сомневался. «Ладно», прошипел сквозь зубы.

Зашёл и в неф церкви Санта-Мария Маджоре. Долго стоял перед тяжёлым мраморным надгробием, где покоилось до часа воскресения тело Аллоро. Тяжело вздохнул. Кристально чистая душа, девственное, нерастленное тело. А он? И чистоты телесной не сберёг, и искушения души его день ото дня всё чернее. Вот коемуждо и по делом его. Ангелам — небо, а ему — погружаться час за часом в мерзость запредельную…

Вианданте был мрачен. Визит Фьораванти и его рассказ расстроили, продолжавшиеся ведьмовские шалости под самым носом инквизиции бесили. Кроме того, ему сегодня предстояло ещё повозиться с недавно арестованным по доносу неким дураком, впавшим в сугубую ересь. Дело в том, что сапожнику Адальберто по прозванию Стронзо, Вонючка, неожиданно при чтении Апокалипсиса пришла в голову мысль, что Вавилон указывает на Рим, который погрузился в мирские пороки. Семь князей? Пять из них — Ирод, Нерон, Констанций Арианин, Хосрой-Мухамед и Генрих умерли. Шестой, «который есть», вероятно, император Карл или французский король Франциск. Этот царь уничтожит Вавилон, Римское Царство. Река Евфрат уже пересохла, — значит, войска гессенского ландграфа будут уничтожены. Новый монашеский орден, о котором говорил ещё Иоахим, появится и освежит землю, как проливной дождь. Это будет орден Святого Духа. Вслед за этим появится седьмой царь, «который ещё не прибыл», антихрист, но он будет повержен Христом, который явится лично. Затем последует время субботнего покоя, тысяча лет. И если оно не приходит, его надо установить самим.

Сидел бы дурак, да сапоги тачал. Чего умничать-то? Ведь такому идиоту аccendigli tutte le dieci dita come candele, e troverai sempre per lui buio prestо, — хоть все десять пальцев своих зажги, словно свечи, ему все равно темно. На допросах Стронзо громоздил вздор на ересь, утверждал, что изрекаемое им — это мнение всех лучших богословов. Вианданте, понимая, что имеет дело с человеком ограниченного ума, был мягок. Первый из богословов, кто высказывался по этому поводу, был, кажется, Тихоний, просветил он глупца.

— Тихоний полагал, что пророчества о будущей судьбе Израиля нельзя принимать в прямом смысле, ибо они окажутся несообразны с историей: каким образом Соломону предсказано в 71-м псалме вечное Царство? О каком воскресающем Пастыре Давиде пророчествует Иезекииль в 37-й главе? Очевидно, речи пророков переходят от изображения судеб израильского царства к описанию Царства всемирного, Давид и Соломон суть лишь образы его. Что до незыблемого авторитета Церкви нашей, блаженного Августина, то он принял духовное понимание Миллениума и рассматривал век, в котором жил, как Миллениум, отмеченный все увеличивающимся влиянием Церкви в уничтожении зла. По мнению святого Августина, тысячелетнее Царство — это мировой период от воскресения Христа до конца мира. Он понимает 1000 как обозначение полноты времен. 1000 лет, сиречь вечность — это продолжительность Церкви на земле. Церковь — душа мира, если в мире иссякнет душа — иссякнет и сам мир. Блаженный Иероним тоже решительно отвергал хилиазм — так в богословии называют еретическое учение о тысячелетнем земном царстве Христа. В «Толковании на пророка Даниила» он говорит: «Но святые будут иметь не земное царство, а небесное. Пусть же прекратится сказка о тысячелетии!» Апокалипсис имеет столько тайн, сколько слов, изрекает он, и всем последующим экзегетам неплохо бы почаще вспоминать эти слова.