Молния. История о Мэри Эннинг

Ох, как же я тогда разозлилась! Пришла в такую ярость! Загребла хорошую горсть земли и швырнула в Генри. На белой рубашке грязные пятна особенно заметны, уж поверьте. Он поднял на меня изумленный взгляд, но потом вновь улыбнулся.

— О, мисс Эннинг… Вернее, Мэри! Как легко тебя вывести из себя! Ты быстро теряешь самообладание. А я ведь просто хотел подразнить тебя, только и всего. Прекрасно знаю, как ты не любишь, когда тебя называют девочкой.

— Ты меня не девочкой назвал, а девчонкой — это уж совсем наглость! Девочки ничем не хуже мальчиков, к твоему сведению. Раз ты знаешь, что я ненавижу, когда меня так называют, зачем дразнишь? — возмущенно спросила я, споласкивая руки от грязи в глубокой луже. Я кипела от ярости, но старалась не подавать виду.

— Просто ты очень смешная, когда злишься. Глаза сверкают, как у дракона, того и гляди из ноздрей огонь повалит!

Хм-м-м. Сравнение с драконом мне польстило, и я с трудом сдержала улыбку.

А потом вновь повернулась к земляному пласту.

— Иди сюда, бездельник! Помоги мне повернуть эту громадину, чтобы удобнее было ее разбить.

Несмотря на нежные, как у холеной дамы, руки, Генри (а кудри! точь-в-точь как у херувимов на фресках) обладал недюжинной силой. Он внимательно наблюдал, как я ударила молотком по камню и пласт тут же распался надвое. Теперь это был не камень, а гигантская Библия, раскрытая посередине.

Мы уставились на черную поверхность. В солнечном свете замерцали сотни крошечных кружочков, похожих на лепестки.

Какая красота!

Что за бесценное сокровище!

— Боже мой, — вскричал Генри, и его глаза распахнулись от изумления. Нет, ну он и впрямь дурачок! — Что это такое? Похоже на звезды на ночном небе.

— Это рыбья чешуя, недотепа. Только и всего. Гляди! А вот несколько рыбьих косточек.

Я была страшно разочарована. Еще до удара у меня возникло странное предчувствие. Казалось, я случайно проглотила пчелу и та беспокойно металась у меня внутри, силясь выбраться. Моя находка оказалась ерундовой. Никчемной.

— Как жаль, Мэри, — подал голос Генри и потянулся ко мне, но я быстро отпрянула. — Ты, наверное, думала, что внутри крупный улов, который можно будет выгодно продать.

Да. Я в самом деле так думала. Но меня ожидало разочарование. Куда печальнее было то, что предчувствие подвело меня. Что если я утратила свое диковинное чутье? Что если я в жизни больше не найду ничего стоящего?

— Ну же, Мэри! — ободрил меня Генри. — Однажды ты отыщешь волшебное чудище, которое прославит и озолотит тебя! Ты станешь хозяйкой огромного состояния.

— Ну вот еще! У таких, как я, не бывает огромного состояния. Состояние не сколотишь за один миг. Оно передается от родителей к детям, притом только в богатых семьях. Взять, к примеру, тебя. Ты не знаешь голода, каждый день у тебя чистая рубашка и мягкая постель. Так будет всегда. Тебе никогда не придется думать, как заработать на кусок хлеба. Что же до славы…Славы мне не видать! Ну кто обратит внимание на меня, девочку из бедной семьи? Я и гроша ломаного не стою! Вот ты зовешь меня другом, а в гости так ни разу и не пригласил. Стыдишься меня, да? Конечно, как это маленькая нищенка в лохмотьях осмелится переступить порог вашего великолепного дома и заговорить с твоей знатной матушкой!

Сама не знаю, с чего я вдруг на него набросилась, — мне ни капельки не хотелось к нему в гости. Но Генри тут же покраснел от стыда, и я была этим очень довольна.

— Вообще-то ты меня к себе тоже ни разу не приглашала! — рассерженно бросил мне Генри. — Да и вряд ли ты согласилась бы сначала умыться и причесаться, а потом вести себя вежливо с моей матушкой, которая тебе, несомненно, показалась бы пустоголовой, и вообще…

Нет, я ошиблась. Он покраснел вовсе не со стыда, а от злости и не собирался молча глотать мои оскорб­ления.

— И вообще, твой отец жив, так что не смей жаловаться, как тебе тяжело! Я охотно отдал бы все богатства на свете, лишь бы отец вернулся к нам целый и невредимый. Может, вы и бедны, мисс Эннинг, но вам дано куда больше, чем мне. Только вы этого не цените!

И он кинулся в сторону города, не оглядываясь и утирая на ходу глаза рукавами. Что за странное создание! Его отец вот уже много месяцев как мертв, а он все плачет о нем, будто это случилось вчера. Этого я никак не могла понять. Отец погиб, его уже не вернуть, а слезами — тем более. Как же, наверное, утомительно быть таким впечатлительным. Если б в моей семье так убивались по каждому умершему младенцу, мы бы давно потеряли все силы и стали бы ни на что не годны.

Но, пока я смотрела, как он неуклюже бредет по каменистому пляжу, то и дело оскальзываясь на мокрых водорослях, мной овладела странная грусть. Наверное, стоило быть с ним помягче. Но он должен понять, что я всегда говорю все как есть и ничего кроме этого! Факты есть факты. С ними не поспоришь!

— Французишка! — крикнула я ему вслед во все горло. — Эй ты, французишка!

Он обернулся и замер. Его глаза были красными от слез. Потом слегка приподнял плечи, словно спрашивая, зачем я его позвала.