Молочные зубы

Очень трудно без конца дарить любовь человеку, который не готов любить тебя в ответ. Делать это вечно никому не под силу.

* * *

Алекс остановился во втором ряду, включив «аварийку», подождал, пока она не поставит машину, и припарковался за ней. На этой тесной городской улочке даже с учетом того, что их участок был вдвое больше остальных, у них все равно не было места для гаража. У входной двери Ханна вытерла ноги о коврик, пошаркав ими взад-вперед, желая как можно быстрее попасть внутрь. Сюзетта боялась, что Алекс будет сердиться, но, когда они пошли по мощеной камнем дорожке, он ее обнял.

– Ты должна рассказывать мне обо всем, что происходит. Я чувствовал себя полным идиотом, даже не зная, что…

– Мне и самой этого хочется, не думай, что я специально.

Он открыл дверь. Ханна ворвалась в дом, сбросила кеды и юркнула в свою комнату. Алекс и Сюзетта тоже сняли обувь и поставили ее аккуратным рядком у шкафа.

– Некоторые события…

Она пыталась придумать, как ему все объяснить. Он терпеливо ждал.

– Я оказалась… Они настолько застали меня врасплох, что я буквально слетела с катушек. Знаю, это кажется бредом сумасшедшего. А я не хочу, чтобы ты считал Ханну чокнутой… или меня.

Алекс коснулся кончиков ее пальцев, и на мгновение ей показалось, что через это прикосновение ему захотелось прочесть ее мысли. Но не успел он ничего сказать, как воздух сотрясся от резкого крика, пронзительного, как сирена. Вконец перепугавшись, они ринулись вперед и, ориентируясь по звуку, взлетели по лестнице.

– Lilla gumman, – воскликнул Алекс, огибая угол и врываясь в комнату Ханны, – что случилось?

Мимо него протиснулась и Сюзетта.

Ханна стояла и держала в руке наполовину раздавленную безногую картофелину. Когда она увидела родителей, ее крик перерос в вой. По щекам ручьем катились слезы.

Алекс упал на колени и быстро ощупал ее, желая убедиться, что у девочки нет никаких повреждений.

– Что случилось?

Она протянула картофелину, ножки-карандаши и шляпку-цветочек рыдая как никогда в жизни.

Горе дочери вонзилось Сюзетте в грудь и погнало по жилам волну паники. Ханна взахлеб рыдала, широко открыв рот. От такого крика лицо ребенка багровеет, а сердце родителя разрывается от боли.

– Твой Ночной Бормотунчик?

О боже. Словно топор палача, Сюзетту ударило раскаяние. Она совершенно забыла о маленьких созданьицах из любимой книжки Ханны.

Голова девочки слишком отяжелела для того, чтобы кивнуть. Она пыталась спросить его, куда подевались ножки и шляпа. Он поднял красный мелок и постарался вставить его обратно в поврежденную глазницу. Издаваемые девочкой жуткие, пронзительные звуки напоминали вой сбитой машиной собаки. Она швырнула обратно на пол составные части Ночного Бормотунчика, ставшие теперь совершенно бесполезными.

– Не понимаю, как это произошло.

Алекс, потрясенный и доведенный до отчаяния, сел на кровать, усадил Ханну на колени и попытался утешить. Она вырвалась, брыкаясь руками и ногами. Алекс посмотрел на Сюзетту, которая тоже в ужасе открыла рот. У Ханны еще никогда не было таких припадков, ее беспорядочные крики казались одним сплошным психическим приступом.

– Это все я, это все я…

Сюзетта мгновенно опустилась на пол, обняла Ханну и стала ее качать.

– Это все я… Плохая мама.

Алекс в замешательстве смотрел на нее.

– Когда я нашла эту штуковину, она меня напугала, – объяснила она. – Я понятия не имела, что это такое. Подумала, что Ханна сделала куклу вуду.

Ханна вырвалась из материнских рук и поползла к отцу. Он подхватил ее и стал баюкать, при этом не сводя с Сюзетты глаз.

– Это же из книжки, которую мы постоянно читаем. Она сама его сделала, он был ее другом!

– Я не знала, забыла. Прости. В школе у директора, мистера Джи, была на глазу повязка, на том же самом, что и у…

– У картофелины?

– Я не подумала, это первое, что пришло мне в голову, и…

– Что с тобой?

– Знаю, что со мной что-то не так! Но она сама назвала себя ведьмой и изобразила вытекающую из глаза кровь…

Ханна прижала загубленную поделку к груди. Алекс осторожно попросил ее показать ему Бормотунчика. Она ткнула пальчиком сначала в красные слезы на картофелине, потом на те, что текли из ее глаз. Потом еще и еще, умоляя папу понять. И даже до Сюзетты дошло, что это были не капельки крови, а всего лишь слезы.

Женщина разразилась рыданиями. У нее и в мыслях не было рушить что-то ценное. Она не хотела обидеть своего ребенка. Ни муж, ни дочь даже не догадывались, в какую ярость она пришла сама, как вышла из себя и закричала. Завидуя Ханне, к которой Алекс питал такую симпатию, она спросила себя, стал бы он утешать ее в момент эмоционального срыва. Он держал Ханну на руках как младенца, нежно качал, и крики девочки постепенно сменились всхлипами, перемежавшимися с икотой. На его лице она прочла осуждение.

– Тихо, lilla gumman, тихо… Папина ты непоседа…

Он ворковал так тихо, что Сюзетта даже не могла разобрать всех его слов. Но Ханна успокоилась. В его руках она казалась такой маленькой, прямо тряпичной куклой.

– Я ужасно виновата.