Молодая Екатерина

Оставаясь девственницей в течение многих лет после брака, Екатерина подвергалась постоянным нападкам со стороны государыни и ее приближенных. Неустойчивая еще психика молодой женщины испытала сильный удар. Поведение супруга больно било по самолюбию. Возникал вопрос: может быть Петр отказывается от жены, потому что та не слишком хороша? Именно им и задались Елизавета и ее ближайшее окружение, девять лет пристрастно искавшие недостатки великой княгини. Еще очень молоденькая и, естественно, не слишком уверенная в своих дамских достоинствах, великая княгиня все же попыталась доказать, что она не такая, как о ней говорят. Доказать хотя бы самой себе.

Появился и первый роман, пока эпистолярный, с Захаром Григорьевичем Чернышевым. С 1744 г. он служил камер-юнкером малого двора, но был удален всего пару недель спустя после высылки девицы Жуковой. Молодого человека, по ходатайству его собственной матери, отправили с дипломатической миссией в Регенсбург. Старая графиня Евдокия Ивановна Чернышева сказала императрице: «Я боюсь, что он влюбится в великую княгиню, он только на нее и смотрит, и когда я это вижу, я дрожу от страха, чтобы не наделал он глупостей»[399]. Что ж, глупости были отсрочены на шесть лет.

Осенью 1751 г. Захар вернулся из армии, где командовал полком, и вновь увидел великую княгиню. На одном из балов он улучил момент и сказал, что находит ее очень похорошевшей. «В первый раз в жизни мне говорили подобные вещи, — вспоминала Екатерина. — Мне это понравилось, и даже больше: я простодушно поверила, что он говорит правду»[400]. Некоторое время молодые люди обменивались так называемыми девизами: в небольшой предмет, например игрушечный апельсин, помещалась напечатанная записка с изречением, которое отражало чувства кавалера, а дама должна была вернуть «девиз» с другой запиской, соответствующей ее настрою. Это куртуазная игра была при дворе очень популярна.

Вскоре чужие фразы сменились собственноручными. Цесаревна обладала бойким пером. «Я люблю Вас чересчур, — писала она предмету страсти. — …Никто на свете не может меня излечить, будьте уверены». «Я не желала бы рая без Вас». «Я буду любить Вас, буду жить только для Вас»[401]. Следующим шагом по всем правилам должна была стать личная встреча, и Захар попросил о ней. На первом же маскараде, танцуя с великой княгиней, поклонник заявил, «что имеет сказать тысячу вещей, которые не смеет доверить бумаге… а потому он просит назначить ему минуту свидания» в покоях царевны. Если нужно, кавалер готов был переодеться лакеем, но наученная событиями 1746 г. Екатерина «наотрез отказалась, и дело остановилось на переписке», «очень чувствительной», по ее словам.

В конце Масленицы Чернышев отбыл в свой полк. «За несколько дней до его отъезда мне надо было пустить кровь»[402], — признавалась наша героиня. Не желая уничтожать адресованные ему записки великой княгини, Захар замуровал их в шкатулке в стену колокольни в родном селе Воронежской губернии, где они и пролежали около ста лет…

Сама Екатерина постепенно входила во вкус таких приключений. «Я нравилась, — писала она, — следовательно, половина пути к искушению была уже налицо… искушать и быть искушаемым очень близко одно к другому, и, несмотря на лучшие правила морали… когда в них вмешивается чувствительность… оказываешься уже бесконечно дальше, чем думаешь»[403].

Как у Екатерины, находившейся под постоянным наблюдением, хватило смелости на подобные шаги? Любовным приключениям способствовала сама атмосфера елизаветинского двора, пронизанная тонким ароматом куртуазности. Самые невинные развлечения здесь имели фривольный оттенок. Даже появляясь на балах под стражей своих неусыпных церберов, великая княгиня ухитрялась попадать в ситуации сомнительного свойства. В то время в моде были маскарады, где мужчины исполняли роли дам и наоборот. «Мне случилось раз на одном из таких балов упасть очень забавно», — сообщала наша героиня. Екатерина танцевала с камер-юнкером Сиверсом. Тот отличался высоким ростом и на повороте сшиб фижмами графиню Гендрикову. «Он запутался в своем длинном платье, которое так раскачивалось, что мы все трое оказались на полу… ни один не мог встать, не роняя двух других». Кажется, вспоминая эту сцену, пожилая императрица продолжала весело посмеиваться, ведь они с Гендриковой побывали «под юбками» Сиверса.