Читаем Молодо-зелено полностью

У колоннады клуба нефтяников, хитро освещенной лампочками сзади, чтобы эти колонны вырисовывались отвесными тенями на свету, вдоль широкой лестницы, ступеньки которой горбатились от неочищенного снега, возле заиндевевшей «победы», стоявшей напротив клуба, — везде толпился народ. Несмотря на поздний час и крутой мороз, никто не шел домой: всем хотелось еще раз взглянуть на народную артистку, как она выйдет из клуба, как она сядет в машину и уедет. Все терпеливо ждали, и над толпой поднимался густой морозный пар.

Коля Бабушкин, Ирина и Черемных тоже решили посмотреть и полезли в толпу, но в это время услышали:

— Ирка!

— Ирочка…

В стороне от толпы околачивались Вова и Митя — пританцовывали и сутулились на стуже. Это они позвали.

— Извините, — сказала Ирина Николаю и Че-ремныху и пошла туда.

Как раз в этот момент появилась народная артистка. Она спускалась по лестнице, прикрыв подбородок и шею пуховым платком, из-под длинного платья высовывались тупые носки валенок. А следом за ней, с чемоданчиком, шел пианист.

Но Коле Бабушкину, было не до артистов. Он высматривал Ирину, которая ушла к своим однокурсникам. Ирина стояла с ними в стороне, они о чем-то разговаривали, вроде бы даже спорили, и Вова с Митей то и дело хватали Ирину за рукава ее шубки — Вова за один рукав, а Митя за другой, — она же старалась освободить рукава, отстраняла их руки, но отстраняла не резко, а мягко, все мягче, все нерешительней, и будто ей уже не хотелось отстранять…

Николай взглянул на Черемныха. А тот вообще стоял с видом отсутствующим, посторонним, не обращая внимания ни на артистов, ни на Ирину с ее однокурсниками. Как будто его тут и не было вовсе. Как будто ему все безразлично. Как будто ему дела нет. И только кудлатые брови его хмуро сомкнулись. Да упругие желваки катались вверх-вниз под кожей щек.

Николай разозлился. Не на Ирину. Не на ее однокурсников. А на него…

Коля Бабушкин рассек плечом толпу и зашагал к тем троим. Подойдя, он взял Ирину под руку, вежливо пожелал Вове с Митей спокойной ночи и повел ее к Черемныху.

Тут же пожалев, что к нему, а не прочь,

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

В нынешние времена как-то уж очень стремительно движется жизнь. Города растут, как грибы. Что ни год, объявляются новые страны. Люди умирают редко, а родятся часто, и на земле заметно прибыло людей. Суеты тоже прибыло.

И в этой суете знакомые люди реже встречают друг друга.

Ну, с Черемныхом Коля Бабушкин встречался каждый день. Ведь они теперь вместе работали. То Николаю позарез нужен Черемных, то Черемныху без Коли Бабушкина не обойтись.

А вот с Ириной Ильиной ему так и не случалось встретиться после того вечера, когда был концерт. Хотя и жили они в одной гостинице и даже на одном этаже.

Коля Бабушкин уходил на работу к восьми, а Ирина к девяти. Николай возвращался домой в пять, а она — кто знает, когда она возвращалась?

Узнать, в какой комнате она живет, и постучать Николай почему-то не решался. А ей, вероятно, и в голову не приходило постучать к нему. Впрочем, в комнате № 4, где жил Николай, кроме него, жили еще одиннадцать: геологи, приехавшие в трест за руководящими указаниями, транзитные летчики, дожидающиеся погоды, всякие снабженцы и толкачи — народ горластый. Тут играли в домино и карты, кричали в телефон, смеялись, спорили. Поди за этим шумом услышь стук в дверь. Может, она и стучала…

В нынешние суетные времена одному человеку бывает трудно встретить другого человека, если они загодя не сговорятся о встрече.

А Николай с Ириной не сговаривались.

Правда, однажды вечером, когда Коля Бабушкин шел по темной улице, он вдруг увидел впереди — шагов за сто — знакомую белую шубку. Он опрометью кинулся вдогон. Но белая шубка поплыла в сторону, бесплотно прошла сквозь железные прутья ограды и рассеялась. Она оказалась облачком белого дыма, порхнувшим из-под отъезжающего автобуса.

Николай остановился, пораженный.

Не тем, что шубка оказалась облачком. А тем, что ощутил, как замерло, сжалось сердце. Как оно застучало потом — медленно, гулко…

С чего бы?

Но сердце снова ёкнуло, когда неделю спустя Черемных отозвал его в уголок цеха и там сказал:

— Ты сегодня зайди ко мне после работы. Посидим.

Усмехнувшись, добавил:

— Тебя хочет видеть… одна дама.

— За здоровье именинника! Живите до ста. Ирина протянула бокал к Черемныху, и они чокнулись: дзинь.

Есть у людей такая привычка. Пригласить в гости, а зачем и почему— об этом молчок. Приходите, мол, запросто. Посидим скуки ради… А когда ты запросто приходишь и садишься за стол, кто-то поднимает бокал и говорит: «За здоровье именинника!» Оказывается, что хозяин дома сегодня именинник, у него, оказывается, день рождения. Он по скромности об этом умолчал, чтобы ты о подарке не заботился, чтобы тебя не вводить в расход… И вот ты за столом узнаешь про день рождения, уши у тебя пламенеют от стыда и смущения, и ты чувствуешь себя свинья свиньей. А хозяин улыбается как ни в чем не бывало, тешится своей скромностью и тем, что тебя провел на мякине…

Довольно скверная привычка.

— Поздравляю… — бормотнул Николай. И осведомился: — Сколько стукнуло?

Перейти на страницу:

Все книги серии Роман-газета

Мадонна с пайковым хлебом
Мадонна с пайковым хлебом

Автобиографический роман писательницы, чья юность выпала на тяжёлые РіРѕРґС‹ Великой Отечественной РІРѕР№РЅС‹. Книга написана замечательным СЂСѓСЃСЃРєРёРј языком, очень искренне и честно.Р' 1941 19-летняя Нина, студентка Бауманки, простившись со СЃРІРѕРёРј мужем, ушедшим на РІРѕР№ну, по совету отца-боевого генерала- отправляется в эвакуацию в Ташкент, к мачехе и брату. Будучи на последних сроках беременности, Нина попадает в самую гущу людской беды; человеческий поток, поднятый РІРѕР№РЅРѕР№, увлекает её РІСЃС' дальше и дальше. Девушке предстоит узнать очень многое, ранее скрытое РѕС' неё СЃРїРѕРєРѕР№РЅРѕР№ и благополучной довоенной жизнью: о том, как РїРѕ-разному живут люди в стране; и насколько отличаются РёС… жизненные ценности и установки. Р

Мария Васильевна Глушко , Мария Глушко

Современные любовные романы / Современная русская и зарубежная проза / Романы

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза