Молодо-зелено

Что-то настоящее и серьезное, не от игры, что-то испытующее прозвучало сейчас в ее голосе.

— По-моему, да, — ответил Николай. В дверь постучали.

— Ну, вот, доигрались… — проворчал Черемных и стал совать под стол пустые бутылки. — Соседи.

— Телеграмма, — сказали за дверью. В коридоре темно, не видно человека. Из темноты протянут согнутый книжицей белый серийный бланк, квитанция, карандаш.

Василий Кириллович торопливо развернул телеграмму, застыл.

— Распишитесь…

Он расписался, не глядя.

— Число и время… — напомнили из темноты.

Черемных положил телеграмму рядом со своей тарелкой. Но не сел. Отошел к окну. И оттуда поплыли пряди табачного дыма. Тонкие и сизые, как седина…

Николай обеспокоенно (может, случилось что? может, родственник помер?) посмотрел на глянцевую обложку телеграммы. Но обложка сразу рассеяла его беспокойство. На обложке красовался букетик цветов. Голубые незабудки, синей лентой перевязаны, лента вьется по бумаге, образуя надпись «С днем рождения!».

Значит, все в порядке. Поздравительная телеграмма. Кто-то вспомнил, что у него день рождения, и отбил телеграмму на красивом бланке. Очень даже приятно.

Николай заметил, что Ирина тоже смотрит на телеграмму, лежащую поодаль: пристально — будто силясь прочесть, что там внутри, под обложкой. Губы ее поджаты от любопытства.

От злости. От презрения. Ах, скажите на милость — незабудочки…

— Василий Кириллович, ради чего вы нас покинули? — спрашивает она. Уточняет язвительно: — Или ради кого?

Черемных возвращается к столу. Но это уже другой Черемных. Ничуть не похожий на того, который пять минут назад весело скалил зубы, отнимал у Ирины нож, прятал бутылки под стол.

Однако и не скажешь, чтобы он выглядел сейчас опечаленным. Нет, этого не скажешь. Просто движения его медлительны и рассеянны. Крупные кисти рук подрагивают взволнованно, сами по себе бродят по столу, не находя покоя. А в глазах — отрешенность. Как у слепца, чьи глаза не назовешь незрячими: ведь они живут и видят, только не то, что снаружи, а то, что внутри…

Черемных гасит папиросу, виновато улыбается, откупоривает «Саперави».

— Друзья, давайте выпьем. За прошлое…

Кажется, он совершает ошибку.

Потому что Ирина решительно прикрывает ладонью свой бокал и говорит с нескрываемым вызовом:

— Мы не будем за это пить… У нас нет прошлого.

(А кто это «мы»? У кого «у нас»?)

— Прошлое есть у каждого человека, — пробует ее вразумить Черемных.

— Коля, у тебя есть прошлое? — в упор спрашивает Ирина.

Николай отвечает не сразу.

Ему трудно ответить сразу на этот вопрос. В какой-то мере он согласен с Черемныхом. Прош-лое есть у каждого человека. Пятилетний карапуз говорит: «Когда я был маленьким…»

В школе, для воспитания жизненных навыков, подростка учат писать автобиографию. Он исписывает целую страницу. Где родился, про папу и маму, как он в школу поступил, как его в пионеры приняли, как он стал комсомольцем, как получил третий юношеский разряд по шахматам… Всё большие и важные события.

Но прошли годы. Человек закончил школу. Служил в армии. Снова учился. Работал там-то, а после там-то и еще где-то. Был избран. Был награжден… Он садится писать автобиографию. Получается одна страница.

Воевал. Женился. Народил детей. Было столько радостей в жизни. Было столько в жизни горя. Вот уж тебе и бессрочный паспорт выдали. Вот уж ты и в райсобес узнал дорогу… А все это опять-таки вполне укладывается в одну страницу автобиографии.

Сложная штука — прошлое. То, что сегодня тебе кажется важным, очень важным и самым важным в твоей жизни, завтра, когда оно станет прошлым, может показаться тебе не таким уж значительным.

О любви вообще не пишут в автобиографиях. Дескать, была у меня первая любовь. Полюбил я одну девушку, а она взяла и вышла замуж за приятеля… Пережил как-то. А потом вошла в жизнь другая любовь. Да так, что о первой и вспомнить смешно…

— У него нет прошлого, — торжествующе заявляет Ирина.

И хотя Николай в какой-то мере согласен с Черемныхом (ведь у каждого человека есть прошлое), он не пытается возражать.

— Мы выпьем за будущее, — говорит Ирина и сама наливает в бокалы густое, как сургуч, вино. — За будущее, да?

— Да, — кивает Николай. Ему этот тост нравится. За будущее.

Вопрос, есть ли у них будущее, не возникает.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Старое ломать, ставить новое — жаркая работа. Упаришься. Ведь прежде чем монтировать в цехе агрегаты для производства керамзита, нужно было сдвинуть с места старое оборудование, вытряхнуть из цеха все ненужное — на свалку, в металлолом. А ты попробуй — сдвинь, когда оно тут годами стояло, когда оно к фундаментам приросло, приржавело насмерть, когда его приходится отрывать с мясом. Ты попробуй — вытряхни, когда оно тонны весит, это старое и ненужное… Тут поневоле упаришься.