Совершенно иным было настроение русского интеллигентского сообщества в целом, особенно литераторов. Модернистские течения в русской культуре - как декаденты, так и выступавшие с мистически окрашенных провиденциальных позиций символисты, - отнюдь не тяготели к «корням»[34]
. В их представлении это была тема реалистов, которые, по определению Константина Бальмонта, «всегда являются простыми наблюдателями». Реалисты же - в первую очередь, представители «натуральной школы» - со второй половины ХІХ в. и вовсе выступали с очень жесткими и нелицеприятными обличениями традиционных устоев русской жизни и народа. В начале ХХ в. подобного рода критика на русской культурной сцене звучала повсеместно - Максим Горький, Леонид Андреев, Александр Куприн, Иван Бунин, Скиталец, Семен Юшкевич, Евгений Чириков и др. Общей для всех вольнодумцев-интеллектуалов в конце ХІХ - начале ХХ столетий, как русского, так и еврейского происхождения, являлась враждебность по отношению к царскому Двору и особенно царскому правительству. «Русская интеллигенция была инструментом разрушения. Интеллигент прежде всего был врагом царской автократии и всего ею созданного. Его враждебность могла принимать и действительно принимала различные формы, но она присутствовала всегда, и это было той самой базовой характерной особенностью, которая ставила интеллигенцию вне всех прочих слоев российского общества. Можно сказать, что интеллигенция была не столько классом, сколько состоянием ума и духа»[35]. По этой причине в царствование Николая II Двор Его Величества и русское литературное сообщество в целом являли собой два враждебных лагеря. Лев Толстой - величайший русский писатель и моральный авторитет мирового уровня - в своем личном послании Николаю II (1902) нелицеприятно, руководствуясь, по его словам, «только желанием блага русскому народу и Императору», писал: «Любезный брат! Такое обращение я счел наиболее уместным потому, что обращаюсь к Вам в этом письме не столько как к царю, сколько как к человеку - брату. Кроме того, еще и потому, что пишу Вам как бы с того света, находясь в ожидании близкой смерти. <...> Если лет 50 тому назад при Николае I еще стоял высоко престиж царской власти, то за последние 30 лет он, не переставая, падал и упал в последнее время так, что во всех сословиях никто уже не стесняется смело осуждать не только распоряжения правительства, но самого царя и даже бранить его и смеяться над ним» (16 янв. 1902). Запанибратская форма обращения к Государю, как и поучительнонаставительный тон письма, со стороны российского подданного в эпоху Золотого века русской литературы, когда Пушкин и Жуковский принимались при Дворе и удостаивались высочайшей милости - личного общения с Государем, - звучали бы как что-то немыслимо дикое и в высшей степени неучтивое. Но в начале ХХ в. сакральный ореол Государя уступил место галерее уничижительных карикатур на Самодержца всея Руси и самодержавие как принцип властвования. С самого начала царствования Николая II отношения между Двором Его Величества и русским литературным сообществом в целом, являлись, мягко говоря, неприязненными.Характеризуя отношения Льва Толстого с властью, Алданов, типичный до мозга костей русский интеллигент, называет его первым свободным гением России. Ибо, по его словам, за всю свою жизнь Толстой не сказал власти ни одного слова, которое не было бы пропитано независимостью и достоинством. Здесь же, как одну из характеристик духовного облика молодого Алданова, отметим, что Лев Толстой являлся для него «нашим всем» - альфой и омегой художественности, образцом гражданственности и, конечно же, ярчайшим мыслителем, с которым с первых своих шагов в литературе он вступает в интеллектуальный дискурс.
Теперь пришло время сказать несколько слов об отце Алданова - Александре Марковиче Ландау. Увы, в рассказе об этом персонаже биограф вынужден опираться лишь на косвенную информацию, ибо никаких документов, проливающих свет на личность А. М. Ландау, обнаружить до сих пор не удалось. По свидетельству Татьяны Осоргиной - последней жены писателя-эмигранта Михаила Осоргина, с которым Марк Алданов был близко знаком и которая дружила с четой Алдановых-Ландау вплоть до их кончины, подбор достойного жениха для Софьи Ионовны Зайцевой продолжался довольно долго из-за отсутствия в ближайшем окружении Зайцевых достойного кандидата. В конце концов, Зайцевы выписали из Австрии молодого человека из «хорошей семьи», кажется, сына раввина, чтобы он и женился на их дочери[36]
. Такой способ «организации» брака был довольно распространен в те времена в привилегированных слоях еврейского сообщества. Сам Алданов не очень любил говорить об этом. Однако в статье «Русские евреи в 70-х - 80-х годах» он все же отметил, что его прадед по отцу был главным раввином Праги (sic!).