Молодой бог (СИ)

Джима снова не было дома. Его дневные отлучки в неизвестные мне дали тревожили не меньше ночных визитов. Но сегодня всё должно измениться.

Не без трепыхания сердца и внутренней борьбы, я зашёл в комнату криминального гения и, стараясь не смотреть на кровать, быстро прошагал до гардероба. Сняв всю свою одежду прямо там, я, как в последний раз, облачился в одежды дяди. Причём проделал я это основательно медленно, прикрыв глаза, заставляя свой разум очиститься. Когда я был готов, при параде, до последней запонки, дрожь в коленях указала мне на то, что я всё ещё неравнодушен к подобному способу самопознания.

Оказавшись около зеркала я поднял на себя глаза. Пусть они светлы, пусть более очерчены ресницами, пусть кожа более бледна, пускай волосы отдают золотом, а не чернью.

«…видит того, кого хочет видеть.»

Продолжая разглядывать себя, чувствовать тяжесть истории ткани, насколько она пропитана его сущностью, в моей голове пронеслись слова: «Апостол Джима Мориарти», а затем «Дьявол носит Вествуд». Мысли сами собой рождались и умирали. Мои ли они? Быть может. Что точно принадлежало мне — мысль, распятая на затворках сознания — мысль о том, что у меня ничего не выйдет, пока я не перерожусь, весь этот маскарад — пустое, пока я не сделаю нечто ужасное. И мне думалось, что путь к этому лежит через мою ярость, направленную на других, что я должен позволить животному желанию взять вверх.

Джим не дал тебя остановить… Что б ты знал.

Может это и пытался сказать мне Себастьян? Дядя специально провоцировал меня? Взращивал мою злость, питал зверя внутри? У меня было много вопросов. Может сегодня — день, когда я получу на них ответы.

Насмотревшись на своё отражение, я медленно покинул комнату дяди и спустился в сад. Грозовой воздух на секунду вырвал меня из транса, заставив вновь волноваться не пойми почему. Я вернул себе отрешённость и сел на скамейку. Этот сад — ещё один компонент, ещё один библейский образ. Мы часто беседовали здесь. Был ли Джим Змеем, а я Евой или Адамом? Без сомнения. Всё похоже на древний миф, события которого повторяются даже сейчас, в мировых масштабах и бытовых. Именно здесь он склонял меня на свою сторону, предлагая запретное, божественное. Догадался ли он, что соблазном в этой истории выступал одновременно и Змей, и Яблоко? Это была особенность нашей версии «Падения человечества». Человека соблазнило не спелое наливное яблочко, не соблазн нарушить табу, а сам Искуситель, всей своей сущностью. Яблоко — лишь побочный эффект.

Всё довольно тривиально, если подумать. Я слегка усмехнулся. Было таким с самого начала. Наш первый и единственный поцелуй был тривиальным. И эта тривиальность определила моё отношение к человеку, что так походил на бога.

Мои руки с загрубевшими отбитыми костяшками казались ещё бледнее. Мир был нейтральным, ни наполнен тёплым светом, ни занавешен мраком ночи. Что-то мне это напомнило. Только подобное происходило внутри меня. Тогда, когда я замер посреди здания суда, глядя на сообщение от неизвестного номера, отправителя которого я сразу ощутил у своего уха. Он шептал мне обещания и дарил надежду. И я побежал за ним, за Змеем, минуя сад, плевав на Яблоко.

Мне было хорошо. Я сидел на скамейке и не ощущал ни боли, ни времени, ни бытия. У меня не получилось воплотить то, что я намеривался. Я не становился Джимом, я всё глубже познавал себя.

— Он играет на том, что я не знаю себя. — предположил я, снова улыбаясь.

— Ты то себя и не знаешь. — повторил я про себя очередные слова Майкрофта. Бог знает сколько времени назад он это мне сказал, но именно сейчас все эти слова всплывают в памяти. Словно кто-то специально подкидывает их мне, ведя по дорожке мыслей к чему-то, не сказать, что конкретному, но всё же доступному пониманию.

Господи, буквально все вокруг меня знали, кто я, даже та женщина из магазина бутафорного колдовства, но лишь тот, кого я считал самым близким мне человеком, решил использовать моё незнание в собственных целях.

Склонившись над ботинками, я испустил пару вздохов. На душе неожиданно стало паршиво. Мне нужен был совет. Я нуждался в нём как никогда, но именно сейчас спросить было некого. На мой вопрос даже Себастьян не смог бы дать ответ.

Так кто же ты?

Именно сейчас я был невероятно далёк от того, чтобы это понять. Почему? Потому что был невероятно близок к тому, чтобы понять себя. Многое было не ясно, но с ужасом я заключил, что являюсь романтиком. Тем, кто цепляется за каждую нитку, вея из неё целые полотна. Откуда во мне эти сантименты? Здесь мне на ум пришла, конечно же, моя мама и ряд её обожателей, постоянно творящих самую настоящую романтическую ахинею. Элизабет Портер была для таких людей магнитом. Придя к такому заключению, я громко рассмеялся.

— Мой отец. — произнёс в слух я. — Неужели?..