Молодой Ясперс: рождение экзистенциализма из пены психиатрии

Одной формой реакции на такое «гуманистическое разложение» верхушки католической церкви стала Реформация, представители которой объявили роскошествующего Папу дьяволом. Суровые протестанты потребовали аскетизма, строгой морали, упорного труда и твердости в вере. Другой формой реакции стало основание Ордена Иезуитов — с его помощью церковь стала сама бороться с разложением в своих рядах.

Орден возглавил Игнатий Лойола — человек военный, участвовавший в боях. Он сразу же ввел в Ордене суровые армейские порядки: сам стал генералом Ордена, остальные его члены получили звания офицеров и рядовых. Приказы исполнялись неукоснительно. Вертикаль власти и централизация были доведены до совершенства.

Свои кадры иезуиты готовили в коллегиях — закрытых средних учебных заведениях. Одной из таких коллегий и была Ля Флешь, куда был отдан десятилетний Р. Декарт. Любая церковь всегда умела организовывать отповедь инакомыслящим. Но у иезуитов технология контрпропаганды была доведена до такой виртуозности, что она впечатляет по сей день. Уже в XVII веке любая книга, вышедшая в Европе, в течение года (!) попадала в библиотеку коллегии Ля Флешь. Здесь специальные наставники учили молодых католических пропагандистов профессионально критиковать ее: разбирать по косточкам, подвергая сомнению вредоносные мысли автора.

Воспитанники интерната Ля Флешь спали в общих спальнях. Подъем у них происходил чуть свет, затем они отправлялись «строем на молитву, на завтрак, на учебу, на обед, на прогулки — воспитание единомыслия будущих сержантов духа начиналось со строевой подготовки».

И вот вдруг в этом суровом иезуитском интернате десятилетний Рене Декарт получил в свое распоряжение отдельную спальню! Дело немыслимое! На это наверняка имелась веская причина…

Она имелась.

Рене Декарт умирал. Умирал от болезни легких. Он сильно кашлял по ночам и будил курсантов иезуитской пропагандистской школы. А им и без того предстоял изнурительный день.

Рене Декарта в коллегию Ля Флешь отдал отец — после того, как мать годовалого мальчика умерла от скоротечного легочного заболевания. Логика решения была такой. Врачи все равно отводили десятилетнему мальчику не больше нескольких месяцев жизни. Этот неутешительный прогноз они повторяли с завидным упорством, как только истекал срок предыдущего — и такая гипердиагностика продолжалась целых десять лет, пока Р. Декарту не исполнилось двадцать! Отец Р. Декарта — член совета парламента Бретани и крупный землевладелец — был слишком занят делами и не мог обеспечить обреченному мальчику надлежащий уход. Оставалось только поместить его в такое место, где бы он был поближе к Богу. Устроить Декарта в иезуитский интернат оказалось нетрудно: ректор интерната — патер Шарле — был родственником мальчика по материнской линии.

Отцы — иезуиты пожалели обреченного мальчика: определили ему вольный режим жизни и посещения занятий. Привычка оставаться в постели почти до полудня осталась у Декарта на всю жизнь. Именно лежа в постели и размышляя, он сделал свои философские и математические открытия.

Скорбный легкими Карл Ясперс также имел на протяжении всей жизни привычку работать лежа — на специальном рабочем диване. За что и был порицаем своим другом М. Хайдеггером.

Но не только это роднило К. Ясперса и Р. Декарта.

Еще их объединяла философия — единственно возможная для легочного больного, который решил не смиряться с приговором врачей. Исходный постулат этой философии — подвергнуть сомнению всё, кроме своей способности сомневаться.

Представим себе, как посреди иезуитской интеллектуальной казармы лежит до полудня в постели тщедушный юноша с нездоровым, лихорадочным блеском глаз. Он вовсе не собирается умирать. Он готов отчаянно бороться за свою жизнь. Но для того, чтобы набраться духа для отчаянной борьбы за жизнь, надо подвергнуть сомнению диагнозы врачей.

Это — нелегко.

Ведь врачи, ставя неутешительные диагнозы, опираются на наблюдения, на анамнез, на объективные симптомы, которые позволяют им судить о происходящем в твоем теле.

Значит, надо усомниться абсолютно во всем.

Надо усомниться в медицинской науке — и поверить, что она может ошибаться. Надо усомниться во всех науках, на которые опирается медицина — и поверить, что они могут ошибаться. Надо усомниться в опыте врача, в результатах его наблюдений — и поверить, что они могут быть ошибочны. Надо усомниться в собственных болезненных ощущениях — и поверить, что они могут быть ошибочными.

Иного выхода нет.

Ведь если ты поверишь в то, что у тебя в теле идут какие‑то объективные процессы, на которые ты не можешь повлиять посредством своего мышления и напряжения своей воли — ты падешь духом и умрешь.

Врачи в твоем присутствии приводят научные доказательства твоей обреченности — значит, единственным твоим спасением может быть тотальное сомнение в науке и в объективной реальности как таковой.