Молодой Ленинград 1981

— А этот костюм на вас, он ведь считается сейчас модным? Очень модным или средне? Вы его в ателье шили или купили в магазине?..

…А в филармонии вы часто бываете? Вам нравится классическая музыка? А вы видели когда-нибудь Рихтера?

Девушка была похожа на дом, в котором жила, так же бесхитростна, простодушна и мила. У нее даже брови были похожи на те самые изогнутые «бровки» над наличниками. Они то и дело удивленно взлетали. Все ее интересовало, волновало, поражало, пустяк вызывал истинный восторг или негодование. Неужели такое еще бывает на свете? По сравнению с ней я показалась себе безразличной ко всему и старой.

Мне в то время было всего тридцать. Хотя, наверно, разница между поколениями больше всего чувствуется у двадцатилетних и тридцатилетних. Потом нет такого разрыва. А в тридцать человек еще молод, но уже ушел от своей юности и ее надежд, испытал удачи или неудачи, познал болезнь, родил детей, сделал или не сделал со своей жизнью что-то важное — определил ее.

Я определила свою жизнь и уже успела забыть, что есть такая юность, как эта — тонкорукая, светлоглазая, в детском ситцевом сарафанчике с крылышками. Не хотела бы я переиграть свою жизнь, не хотела бы вернуться к наивному и беспечному двадцатилетию. Но почему же мне стало так грустно? Это был другой мир, наверно, лучший, чем мой. И этим миром девушка хотела щедро и искренне поделиться со мной. Только ходу мне в тот мир все равно не было.

— У нас есть музыкальная школа, она каждый год дает показательные концерты. Я вам найду газету, там моя заметка про такой концерт. — Она стала рыться на этажерке среди учебников и тетрадей.

…Вы видели наши решетки? Я собираю материал по решеткам. Фотографирую их. У меня свой фотоаппарат — простенький, «Смена». Снимки, конечно, не профессиональные, но неплохие. Вы заметили странную особенность решеток? В подвальных помещениях они другие, чем в мансардах, а на кладбище не похожи на садовые…

…А вы увлекаетесь Смоктуновским?..

…А как вы относитесь к центру жизни? Вы не знаете, что такое центр жизни? Вот, смотрите. — Она берет овальную картофелину и режет ее пополам. — Вот ее середина. К ней можно подойти по самому короткому пути — вот здесь, а можно по этому, а этот — самый длинный. Какой избрать? Это важный вопрос…

…А как вы относитесь к девушкам, которые не замужем, а родили ребенка? У нас в соседней комнате девушка родила ребенка. Только ей пришлось бросить институт, она уехала к матери…

…У меня, вообще-то, есть жених, — сказала она серьезно. — Мы вместе учимся: он на четвертом, а я на втором. Он сейчас на практике. Он физик, а я филолог. Когда кончу институт, мы поженимся, будем жить в деревне и работать в школе. Это моя родная деревня. Но с родителями жить не будем. Там хутор в двух километрах: восемь домов — три заколочены. Один мы купим. Его родители дадут половину денег и мои половину. В доме есть мансарда. Я хочу, чтобы было много книг и пластинок и чтобы он был рядом. У нас будет пять детей. Видите, свечка, — сказала она совсем тихо, будто доверяя тайное, — у него такая же. Когда мы думаем друг о друге, то зажигаем свечу. А потом сверяем, у кого больше сгорело. Он каждую неделю ко мне приезжает.

Поздним вечером со своим огромным портфелем я села в поезд. И только мы выехали из города, как перед самыми окнами, будто во сне, проплыли подсиненные стены с круглыми башнями. Они светились в темноте.

— Спасо-Прилуцкий монастырь, — сказал какой-то пассажир.

Я думала про не узнанный мною старинный город, где жила чудесная девочка, чистая и светлая, как утренняя птичка.

Да, конечно, она очень изменилась. Она превратилась в женщину. Ни во внешности ее, ни в одежде ничего не выдавало девичьей простоты, наивности. Лицо ее, когда-то мягкое, круглое, меняющееся от непрестанных улыбок и летающих бровей, осунулось, приобрело четкие черты, даже будто огранилось. Взгляд уверенный, губы и брови лежат красивым рисунком, строго очерченным и застывшим. Как она оказалась в Ленинграде, где ее жених, я не узнаю, потому что задать вопрос женщине с таким лицом просто невозможно.

Дождь почти прошел, и кафе стало пустеть. Я собралась уходить, взяла сумку, а женщина говорит:

— Я была глупая, восторженная девчонка. Наверно, я тогда утомила вас своей болтовней? Фантазировала, воображала невесть что. Но мне было ужасно интересно поговорить с вами. Вы были взрослой, уверенной в себе женщиной. Да вы были для меня необыкновенной уже потому, что жили в прекрасном городе.

— Теперь и вы живете в этом городе. Ведь вы учительница литературы?

— Я работаю в интернате воспитателем. Там мне комнату дали. — Ее застывшее лицо стало растерянным. — Не получилось у меня ничего. Нет у меня ни мужа, ни дома с мансардой, ни детей.

Она доверчиво посмотрела на меня, и брови красивого четкого рисунка вдруг поломались, как те «бровки» над наличниками старого особняка.

— Я не тороплюсь, — сказала я. — Давайте возьмем еще по чашечке кофе.