Молодой Ленинград ’77

— Слышал я о вчерашнем инциденте в вашей бригаде, — наконец заговорил Коваль. — Признаться, меня, старого железнодорожника, он покоробил… Какая преступная безответственность! Не ожидал. А мы так надеемся на молодежь! И вдруг такое… Кстати, почему Шмелев повел себя так? Ты не знаешь, Басов?

— Он хочет в этом году пойти в армию.

— Вон оно что, — протянул Коваль. — Ну что ж, пусть пишет заявление. Мы его держать не станем. Расстанемся без слез.

Коваль прошелся по кабинету, потом снова сел на стул напротив Альки и сказал:

— Хотим мы тебя, Басов, назначить бригадиром. Не возражаешь?

Алька робко улыбнулся и пожал плечами.

— Знаний у тебя хватит, а вот как насчет морального духа? Не оробеешь? Не задрожат коленки?

Алька еще больше смутился, не зная, что ответить.

— А я тебе так скажу, Басов: если ты будешь честно исполнять свои обязанности, а душа твоя все равно будет ныть, будто ты что-то недоделал или сделал не так, как следовало бы, то ты станешь настоящим бригадиром. Стало быть, на тебя можно будет положиться. Значит, ты на своем месте. Кстати, каждый человек должен знать свое место. То единственное, душой и сердцем указанное. А значит, и жить на свете будет радостно. Это уж я из своего опыта знаю. Вот ты сейчас закрой глаза и вообрази, что твой участок находится в отличном состоянии и тяжеловесные поезда могут по нему шпарить с предельной скоростью. Разве в душе не будешь этим гордиться?

— Буду, конечно, — краснея, чуть слышно сказал Алька.

— Я тоже так думаю, — кивнул Коваль. — Ну а уж если ты, скажем, ошибся в выборе профессии, не по велению сердца пошел на железную дорогу, то рано или поздно это выявится, даже может вылиться во что-нибудь нехорошее. Случай со Шмелевым — тому пример. Он явно был не на своем месте. Его душа и сердце наверняка противились, не желали связываться с железной дорогой, а он не послушал их, и вот результат…

— Не знаю, выйдет ли из меня бригадир, — тихо промолвил Алька. — Я попробую…

— Попробуй. Но только не горячись. Постарайся обходиться без суетливости. Больше хладнокровия. Это очень важно, потому что на железной дороге горячей голове делать нечего. Нам в работе ошибок допускать нельзя. Потому что наша ошибка может обернуться преступлением. Может случиться так, что поезд пойдет под откос. А если еще и пассажирский? Это только представить надо, вообразить! А чтобы ты мог острее ощутить трагичность крушения, представь себе такую картину: на твоем участке поезд ушел под откос. Среди погибших пассажиров оказались и твои родители, ехавшие к тебе в гости…

Коваль снова поднялся со стула и стал молча прохаживаться по кабинету, поглядывая на сникшего Альку.

— Ты извини меня, Басов, что я коснулся твоих родных, но согласись: лучше вообразить их жертвами, чем увидеть таковыми на самом деле, — сказал Коваль, остановившись напротив Альки.

— Я понимаю, — глухо ответил Алька, не поднимая головы.

— Вот и прекрасно. Это самое главное. Ну, а теперь мне остается пожелать тебе больших успехов в работе. Трудностей не бойся. На первых порах поможет Денисов. Поработаешь бригадиром, отслужишь в армии, приходи снова к нам. Назначим мастером, будешь целым околотком командовать.

На Алькином лице замерцала слабая улыбка.

4

Алька стал бригадиром, и ему все мерещились перекосы, трещины на рельсах и падающие вагоны. Теперь он даже в Дениславль ходил с опаской, будто в его отсутствие на перегоне могло что-нибудь случиться. А однажды, возвращаясь с Галей поздним вечером из кино, Алька все прибавлял и прибавлял шагу. Галя, запыхавшись, семенила рядом, крепко ухватившись за согнутую Алькину руку. А когда они стали подходить к своему жилью и когда прогрохотал встречный поезд, Алька понял, что его тревоги были напрасны. И оттого ему стало вдруг легко и даже весело. Кажется, ни с того ни с сего Алька вдруг сгреб Галю своими ручищами и понес, как ребенка. Сначала Галя взбрыкивала ногами, не зная еще, сердиться ей или смеяться, но тут же затихла, обхватив руками Алькину шею, касаясь губами уха, и тихо засмеялась. Ей стало так уютно в сильных руках нежданно-негаданно полюбившегося парня, что она, наверное, впервые в жизни ощутила себя маленькой и беззаботной.

— Отпусти меня, устал же, — прошептала Галя, еще крепче сжимая Алькину шею.

Алька поцеловал Галю и осторожно опустил ее на землю. Притихшие, они долго стояли в колее железной дороги, пока их не осветил прожектор выскочившего из-за недальнего поворота поезда. Они сошли на обочину и переждали, пока мимо них с вихрем и оглушительным шумом сплошной черной стеной пронеслись вагоны бешеного товарняка.

— И как только им не страшно! — сказала Галя, когда вихрь и шум улетели вдаль.

— Кому? — не понял Алька.

— Машинистам.

— Привычка.

— Можно бы и потише ехать. Целее бы дорога была.