Молодой Ленинград ’77

И вот уже три дня я живу в пустующей квартире брата — его взяли в армию, на переподготовку. Дом еще только сдали: нет газа, не работает лифт, и я, отдыхая на лестничных балконах, поднимаюсь на двенадцатый этаж.

Сегодня суббота, и меня одолевают халтурщики.

П е р в ы й. Здравствуйте, хозяюшка! Вы не желаете подключить антенну?

В т о р о й. Могу пробить дырки для карнизов без всякой пыли. Дырка — рубль… Сами будете? (Удивлен.)

Т р е т и й. Это вы просили обить дверь? Нет? Значит, перепутал.

У каждого свой метод.

Отверстия для карнизов и полочек я действительно пробивала сама: купила молоток, шлямбур и потихонечку все сделала. Нас в Мухинском и не тому учили. И с металлом умею обращаться — чеканить, например. Говорят, у меня мамин характер, и я этому рада. У мамы ничего не валилось из рук. За несколько часов мама могла сшить мне обновку из какого-нибудь довоенного сарафана. Из выгоревшего фетрового берета, если его вывернуть наизнанку и отпарить, получалась модная шляпка. У мамы были умелые и сильные руки, хотя на вид она была очень хрупкой женщиной и никак не могла поправиться после блокады.

Сегодня я чуть не опоздала: молодой мужчина в синем тренировочном костюме уже бегал по балкону соседнего дома, а пенсионер в белой ночной сорочке занял свое обычное место у окна и навел театральный бинокль на наши окна. Майский говорил по телефону и, выразительно посмотрев на часы, поздоровался со мной кивком головы. Он редко делает замечания. А Ирину, как ни странно, еще и выгораживает перед нами. Вот и сегодня, положив телефонную трубку на рычаг, он спросил осторожно:

— Ирочка еще не появилась?

— Наверное, нет, — пожала я плечами.

— Да-а-а, — протянул он, будто припоминая, — она, кажется, пошла в библиотеку. Тогда мне придется попросить вас, Жанна, отнести это в центр, шефу, — и Майский протянул мне бумаги.

Меня так и передернуло от возмущения, но я, ни слова не говоря, все-таки взяла их и вышла из комнаты. У меня были такие грандиозные планы на сегодняшний день: весь вчерашний вечер я думала над заданием, которое дал мне шеф, — проектом новой больничной койки. Задание это было мне по душе, не то что вешалка для одежды или подставка для яиц. По сути шеф предложил мне серьезную и сложную дизайнерскую разработку.

О подобной работе, проведенной в Лондонском колледже искусств и дизайна, я читала недавно в одном из английских журналов: была разработана универсальная больничная койка. Она была снабжена переговорным устройством, у ее изголовья размещалась целая портативная лаборатория, позволявшая подвести к больному кислородное питание, сделать переливание крови, наконец, в течение нескольких секунд эту койку можно было раздвинуть в длину, приподнять или опустить в трех местах, а в случае необходимости она превращалась в операционный стол. Конечно, шеф понимал, что такая задача мне одной не по силам, но он обещал по мере освобождения группы от других договорных работ подключить к предпроектному исследованию еще несколько человек.

Вот я и собиралась, не откладывая дела в долгий ящик, набросать эскизы первых своих идей, мне просто не терпелось это сделать. А тут эти дурацкие бумаги. Ирина, конечно же, придет минут через пятнадцать, но Майский не любит ждать, у него такая привычка, и я почему-то должна тратить свое рабочее время на секретарские дела. Ирине позволено слишком многое: она может опаздывать или под каким-либо предлогом вообще не явиться на работу, в то время как с Анюты или Тани за каждую минуту опоздания требуют объяснительную записку. Разгадать все это очень просто: Ирина перепечатывает для Майского его диссертацию.

Мне не трудно было сходить в центр. Погода стояла чудесная, и выйти из нашего полуподвала на свежий воздух было одно удовольствие. Но я представила, как принесу эти бумажки шефу и он, увидев меня в качестве курьера уже не в первый раз, подумает, что я просто отлыниваю от серьезной работы. Шеф не входит в подробности нашей обособленной жизни и вряд ли догадывается о том, что все мои мысли в данный момент без остатка поглощены больничной койкой.

Когда я вернулась, Ирина уже раздевалась, и в нашу комнату мы вошли одновременно. Она открыла рот, чтобы пролепетать какое-то объяснение, но Майский, к ее удивлению, предупредил ее спасительным вопросом — так родители отвечают за своих малолетних детей, чтобы те не сказали лишнего:

— Ведь вы были в библиотеке, не правда ли, Ирочка? Вчера вы, кажется, говорили о том, что задержитесь…

— Да, я была там, — чуть позже, чем это следовало сделать, сказала Ирина. В ту же минуту она уселась за машинку, придвинув к столу скрипучий винтовой стул, напоминавший длинноногого паука-косисено — конструкторскую разработку Майского, — и, прерывая неловкую паузу, громко забарабанила по клавишам старой «Москвы».

После обеда Майский ушел на очередной совет, захватив с собой большой и тяжелый портфель, — это означало, что он уже не вернется. Частенько портфель распирали фрукты и молочные бутылки, но в закрытом виде он все равно внушал уважение.