Молодость

— За хлебом. Мать у меня при смерти, маленькая сестренка едва ползает от голода, — говорил парень, забираясь на двуколку.

— Вот как? Трудная твоя задача. В одиночку нынче хлебушка не добудешь! Кулаки все припрятали! Поступай в отряд, будем эти дела вместе решать!

Ефим, повернувшись, следил за мокрыми от дождя, возбужденными лицами бойцов, слушал разговор Терехова с Шуряковым и удивлялся, что эти люди жили особым, удаленным от него миром, простым и непостижимым. Они легко встречали товарища, раскрывая широкую русскую душу, делились горем и радостью, но для Ефима оставались чужими. Вот они уже смеются и говорят о другом. Терехов рассказывает им о каком-то царицынском комиссаре, который по волосам шпионов распознал. — Как же это по волосам? — спросил Шуряков.

— Очень просто. Комиссар-то был раньше парикмахером. Дело вышло так: смотрит — идут через фронт две красотки. Мамаша и дочка. Остановили. «Гуляли, говорят, да заблудились в лесу. Разрешите, мол, красные стрелочки, домой вернуться». — «Это можно, гражданочки, отвечает комиссар, но, извиняюсь, меня ваши прически интересуют». И снимает, значит, с красоток… парики.

— Ух, ты! Старухи, поди, оказались?

— Совсем даже не женщины. Настоящие мамонтовские офицеры! А в кудряшках — билетики вроде лотереи «аллегри». Развернули их, сложили вместе, и получилась карта расположения наших частей.

Терехов сделался серьезен.

— Вот она, ребята, служба! Пляши, пой, играй, но врага не прозевай! Значит, поступаешь в отряд, Шуряков?

— Твоя правда, друг. Как ни вертись, а бить нужду сподручнее всем разом, — согласился парень.

Чем ближе к Жердевке, тем мучительнее думал Ефим о Насте. Опасения его подтвердились: она любила Степана и, как сама призналась, ждала.

Что же будет? Он проклинал собственную горячность… Почему не увез ее обратно в город?

Ефим думал о будущем ребенке… Это было лучшим средством примирения с женой, и он ухватился за него.

Дождь неожиданно перестал. По канавам большака журчала мутная вода. Солнце брызнуло из-за туч горячими лучами. Все ожило, засияло. Цветы и травы, умытые и освеженные, выпрямляли крепкие стебли.

Глава шестнадцатая

В стороне, на заросшем пару, разбрелось стадо. Приземистый, в промокшем зипуне Лукьян приближался к дороге. Старик, видимо, поджидал красноармейцев, желая что-то сказать. Но, узнав Ефима, оперся подбородком на дубинку молчал.

— Передрались? — крикнул Ефим, указывая на Жердевку.

— Царя захотели, — отвечал пастух нелюдимо. — Опять им царя…

И так как машина остановилась, дурашливо рассмеялся:

— Царь-то, говорят, Николашка по тыще пудов сахару лопал в год и по тыще меду… Га-га! Как, говорят, начнет обедать, сукин сын… Шестьдесят блюдов на стол, шестьдесят под стол…

Ефим толкнул шофера, и тот дал полный газ. Через минуту, оглянувшись, Ефим злобно скривился. Лукьян шагал рядом с первой Двуколкой, держась рукой за грядку, и объяснял что-то Терехову.

— Товарищ начальник, — сказал Найденов, — не подождать ли отставший отряд? Вон у них окопы-то куда растянулись!

Ефим поднял голову. Впереди, на пригорке, раскинулась Жердевка, с заросшими ракитником валами, соломенными крышами, высокими журавлями колодцев. Вокруг деревни чернела свежеразвороченной землей коленчатая линия окопов. Люди, размахивая руками, собирались кучками на брустверах. Увидев автомобиль и догонявшие его двуколки, засуетились, разбегаясь по местам.

Тотчас в сыром небе загудел набат. Из переулков повалил народ: с повозками, со скотом, как переселенцы. Все это лавиной стекало в Феколкин овраг.

— Смотрите, бежит сюда! — заметил шофер.

Действительно, один человек, отделившись от людской массы, бросился навстречу к машине. Он бежал по вспаханному пару, утопая в раскисшем черноземе, спотыкаясь. Из-за крайнего двора выскочил всадник на серой лошади и пустился догонять. Это был Глебка. Расстояние между ними быстро сокращалось. Убегавший оглянулся, и пронзительный женский вопль донесся до большака.

Ефим прыгнул из машины. Он узнал голос Насти в котором были и страх, и мольба о помощи…

— Стреляй… Целься в лошадь!

Костик дал очередь. Всадник резко метнулся назад и скрылся в Феколкином овраге.

Ефим свернул на вспаханный пар. Шел сбивчивым, неверным шагом. Он уже видел сквозь дымчатую сетку поднимавшихся от земли испарений лицо жены.

— Побили! — задыхаясь, выкрикнула Настя — Всех побили… Скорей!

Она не узнала Ефима. В глазах ее стоял Степан… Настя видела, как предательски мелькнул ржавый диск лопаты в руках Бритяка… как вязали и запирали в амбар комбедчиков.

Она хотела рассказать, что кулаки имеют оружие и ждут помощи соседних деревень. Но, поравнявшись с Ефимом, только повторила:

— Скорей! Степана убили…

— Степана? — отшатнулся Ефим, затем снял картуз и провел ладонью по влажной, с залысинами, голове. Повернувшись к машине, скомандовал:

— Навести пулемет на цепь!

И решительно зашагал к окопам. Экзамен начался… Дорога в будущее лежала через эту вот родную и враждебную Жердевку. Ефим увидел направленную в него из траншеи двустволку. Крикнул громко, начальственным голосом: