Молодость

Сальваторе пришел домой после тяжелого съемочного дня. Правда, пришел он не прямо со съемок, а из «Волчицы», где великолепно провел время в компании девушки, выдуманное имя которой уже вылетело у него из головы. Катерина, как и всегда, была дома.

– Как тебе паста, дорогой?

– Нормально. Слегка передержана, как всегда.

– Прости, я стараюсь отливать ее пораньше, но все время не выходит.

– Это же не так сложно…

– Да, я понимаю, прости… Как прошел твой день?

– Нормально.

Катерина сварила кофе для Сальваторе, принесла ему ежедневную газету и ушла мыть посуду и готовить еду на завтрашний день. Кастеллаци привычно чертыхнулся с отвратительного кофе – Катерина так и не научилась варить его хотя бы сносно – и углубился в газету. Через пять минут он отложил газету и устало потер глаза – с самого возвращения домой Сальваторе мучился каким-то странным чувством. Как будто какое-то воспоминание пыталось всплыть в его разуме, но никак не могло пробиться на поверхность. Он неслышно прошел на кухню и встал в дверном проеме.

Катерина тщательно мыла кастрюлю. Ее плечи были поникшими, одежда старой и изношенной, сама она была совсем неопрятной. Все мысли ее были сконцентрированы на чистоте кастрюли. Сальваторе подошел и положил руку ей на плечо.

– Еще есть кофе на плите, дорогой. Я сейчас налью.

– Посмотри на меня.

Она оглянулась, не отвлекаясь от кастрюли, и улыбнулась такой улыбкой, которой Кастеллаци не был достоин – он вдруг очень отчетливо это понял.

– К черту кастрюлю, Катерина…

– Подожди, немного осталось, дорогой.

Сальваторе закрыл воду, после этого он взял Катерину за плечи обеими руками и развернул к себе лицом.

– Что это ты сегодня, Тото?..

– Катерина, почему ты позволила мне сделать это с тобой?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты счастлива?

– Конечно…

Катерина опустила глаза, пряча свою неискренность. Сальваторе аккуратно взял ее голову своими руками и повернул лицо к себе:

– Ты лжешь. Ты несчастна, Катерина. Когда мы с тобой занимались любовью днями напролет, ты была счастлива, когда ты продала свою первую картину, ты была счастлива, когда мы воссоздавали сцены Старых мастеров вживую прямо в нашей квартире, ты была счастлива. А сейчас ты несчастна. Прости меня за это, прости за все…

– Хорошо…

Катерине было очень неудобно под его взглядом, и Сальваторе отпустил ее. Он отошел к стене и сполз по ней на пол. Кастеллаци вдруг начал испытывать отвращение ко всей мебели в их квартире.

– Я ведь не был таким раньше…

Она так и осталась стоять у раковины, опустив лицо.

– Нет, не был. Раньше ты был добрее ко мне, но после того случая…

– Какого случая?

Катерина, наконец, посмотрела в глаза Сальваторе без всякого принуждения. В ее глазах стояли слезы, но смотрела она зло:

– Ты хочешь, чтобы я произнесла вслух?! Думаешь, что я недостаточно терзаюсь этим?! Хорошо, Тото! После того, как я убила нашего ребенка, чтобы спасти свою жизнь! Все?! Доволен?!

– Боже… Неужели я превратил твою жизнь в ад, обвиняя в этом?

– Да что с тобой такое сегодня?! Обычно ты просто меня не любишь, но сегодня ты решил еще и помучить меня…

Сальваторе с трудом поднялся на ноги и обнял ее, несмотря на вялое сопротивление. Катерина плакала.

– Я больше не хочу, чтобы это мешало нам, слышишь? Больше никакой ненависти, никаких обид, никакого осуждения. Не хочу больше этого! Не хочу! Не хочу!..

– …Синьор, вы живы?

Кастеллаци с трудом открыл глаза. Он лежал на спине, прямо на холодной земле рядом с могилой Катерины. Над ним стоял мальчик лет восьми.

– Ты кто?

– Карло… Карло Д'Амато, синьор.

– Что ты делаешь на кладбище, Карло Д'Амато?

– Мы с мамой пришли к моему отцу… Вы ведь не мертвец, синьор?

– А как ты думаешь?

– Думаю, что нет.

– Почему ты так решил?

– Ну, вы похожи на мертвеца, но вы ведь умеете говорить…

– А ты думаешь, что мертвецы не умеют разговаривать?

Карло посмотрел на него с ужасом, к которому, правда, примешивался искренний интерес:

– А они умеют, синьор?

– Еще как! Я вот, например, все никак не могу заставить их замолчать.

Мальчик серьезно кивнул. Сальваторе же не отказал себе в улыбке, когда представил, что приключится с матерью юного Карло, когда он расскажет ей о том, что мертвецы умеют разговаривать. Улыбка почему-то получилась очень болезненной.

– Вам не холодно, синьор?

– Холодно. Очень холодно.

– Может быть, это из-за того, что вы лежите на земле?

– Да, скорее всего из-за этого…

Сальваторе попытался подняться. Он не знал, сколько пролежал на голой земле, но его спина уже не говорила ему за это спасибо. «Хорошо хоть пиджак не сильно испачкал – земля сухая, к тому же вся в опавших листьях…»

– Вам помочь, синьор?

– Не стоит, Карло. Беги-ка лучше к маме, пока она не начала тебя искать.