Молодость

– Эк вы все подробно расписали, Кастеллаци! Режиссерская жилка напомнила о себе?

– Просто мне показалось, что такой финал будет лучшим из всех. Все как вы и просили: Гвидо показывает себя бездушным дельцом, который забывает об ушедшей жене почти мгновенно.

«Совсем меня за идиота держит!» – в такие мгновения Бруно становилось немного обидно от того, что Сальваторе отказывает ему даже в банальном чувстве прекрасного.

– Но сцену, в которой он плачет у фотографии жены, вы оставили…

– Да, но теперь она служит другой цели.

– И какой же другой цели она служит, Кастеллаци? Она точно так же показывает, что Гвидо искренне любил жену. Вы обелили не только Розалию, но и ее мужа, хотя белее было некуда: в старом сценарии он стрелялся, не желая жить в одиночестве, а теперь он показывает, что готов жить дальше, готов принимать следующий день, готов закурить еще одну сигарету… Образ благородного отчаяния вы превратили в образ не менее благородного оптимизма. Я просил вас о другом, Кастеллаци!

Бруно замолчал и откинулся в кресле. Он старался не улыбаться. Вопреки ожиданиям Диаманатино, Сальваторе посмотрел не зло, а скорее удивленно, как будто только сейчас увидел истинное лицо своего работодателя. «Заносчивый, как и все режиссеры! Думает, что если я вожусь с деньгами, значит и души у меня нет, а только кассовый аппарат!..» – Бруно был доволен произведенным на Сальваторе эффектом, а еще более он был доволен тем, что Кастеллаци не показал, что этот эффект был произведен – игра в бессердечного дельца и сдерживающего себя творца продолжилась:

– Вы хотите, чтобы я переписал линию фабриканта еще раз, синьор Диамантино?

Этого Бруно не хотел.

– Нет, я сперва должен ознакомиться с новым вариантом. Кроме того, вы же знаете, что мнение о фильме у большей части публики формируется не самим фильмом, а критикой на него. Натравлю на вашего фабриканта одного из своих критиков, он разнесет Гвидо в пух и прах.

– А как же те зрители, которые захотят составить собственное мнение, синьор Диамантино?

– К черту их, Кастеллаци! Их все равно обмануть не выйдет… Так что же получается все трое главных героев в конце остаются в одиночестве?

– Кроме самого молодого, я оставил в концовке намек на новую влюбленность для него, хотя да, в самом фильме он тоже останется в одиночестве.

– Как в жизни… Публике должно понравиться.

С делами, в общем и целом, было покончено. И Диамантино, и Кастеллаци прекрасно знали, что должно произойти дальше. Через несколько минут неловкого молчания Бруно предложит отправиться в «Волчицу», Сальваторе сделает вид, что размышляет над этим предложением, но в итоге, как всегда, согласится.

Бруно уже давно хотел посмотреть, что будет делать Кастеллаци, если этого предложения не последует. Он знал, что Сальваторе на короткой ноге практически со всеми в «Волчице», а еще он знал, что Сальваторе ходит туда только в его компании. Прошло несколько минут неловкого молчания, Диамантино наклонился чуть вперед и произнес:

– Вы не очень хорошо выглядите, Кастеллаци, приболели?

И вновь Сальваторе посмотрел на Бруно удивленно, но нашелся быстро:

– Нет, просто устал за последние дни.

– Отчего же?

– Ездил на пару дней на Север, вернулся вчера вечером. Кроме того, не спал почти всю ночь…

– Бессонница?

– Хуже, синьор Диамантино, вдохновение.

Сальваторе показал глазами на рукопись, так и оставшуюся лежать на столе. Бруно задумчиво кивнул, а потом все же спросил:

– Я собирался сегодня в «Волчицу», составите компанию?

Сальваторе, как всегда, задумался, а потом, как всегда, согласился.

В «Волчице» не изменилось за ту неделю, что Бруно здесь не был, ровным счетом ничего. Ветхий старичок у входа был на месте, как и сын мадам Кларетты Джулио.

– С возвращением в «Волчицу», синьоры.

– Добрый вечер, Джулио. Мари сегодня свободна?

– Разумеется, синьор Росси. Она ожидает вас в двенадцатом номере.

В этом повторяющемся диалоге уже довольно долгое время присутствовала изрядная доля театральности специально для Кастеллаци. Бруно нравилось чувствовать, что он знает что-то, что неизвестно его спутнику. В действительности, еще только договорившись с Сальваторе о встрече, Бруно позвонил в «Волчицу» и предупредил о своем приходе. Это означало, что Мари будет свободна и что номер будет подготовлен в соответствии с пожеланиями Диамантино. Возможно, Сальваторе любили в «Волчице» намного больше, но и Диамантино пользовался у Кларетты уважением за щедрость и за то, что никогда не обижал девушек.