Молодость с нами

— Почему же ты мне ничего не сказала? — подходя к Варе, проговорила слышавшая этот разговор Оля.

— Ты другая стала, Оленька, — тихо ответила Варя. — Разве тебе до меня! Зачем же я к тебе полезу со

своими несчастьями?

— Как тебе не стыдно? — закричала Оля, чувствуя слезы в словах и в тоне старшей подруги. — Ты не

имеешь права так говорить! Нельзя судить о человеке по его надутым губам. Мало ли что я надулась!

— Самолет будет в семь часов утра, — прокричал Павел Петрович из кабинета. — Билет обеспечен.

Надо срочно подсчитать наши наличные средства. И в случае прорыва где-нибудь немедленно занять. У кого из

вас есть богатые знакомые?

4

В тот час, когда в доме Колосовых подсчитывали наличные деньги, доставая их из недр всех карманов и

сумочек, в Ивановке, на даче Серафимы Антоновны, вечер был в самом разгаре. Тут собрались Красносельцев,

специально приехавший из города, затем Липатов, который снимал чердак у местной ивановской жительницы,

затем Белогрудов, которого тоже пригласили запиской; были, как известно, еще Харитоновы, пришедшие

первыми. Из женщин, кроме самой Серафимы Антоновны, здесь оказалась одна Калерия Яковлевна; должна

была быть еще и Людмила Васильевна, но Румянцевы не пришли.

Калерия Яковлевна не скрывала радости, она сияла; в душе она себя весьма одобряла за то, что взяла на

дачу свое лучшее платье, которое только что закончила шить. У Калерии Яковлевны было заблуждение,

свойственное многим женщинам: ей казалось, что она хорошо шьет; еще до войны профсоюзная организация

института, в процессе охвата безработных мужниных жен полезной трудовой деятельностью, вовлекла ее в

кружок кройки и шитья. Там Калерия Яковлевна научилась самостоятельно портить ткани и так портила их по

сей день. Самое страшное в положении таких доморощенных бесталанных портних то, что никто никогда не

говорит им правды об их изделиях; все знакомые и друзья стесняются говорить эту правду, дабы не обидеть.

Что бы Калерия Яковлевна ни сшила и что бы из своих изделий на себя ни надела, всё хвалят, в то время как

сшитое портнихой-профессионалкой было бы критически разобрано и с полной откровенностью одобрено или

забраковано. В итоге снисходительности знакомых Калерия Яковлевна ходила в ужаснейших одеждах,

безвкусных и некрасивых.

Серафима Антоновна взглянула на платье Калерии Яковлевны, легонько усмехнулась, сказала: “Очень,

очень миленько сшито. Неужели это вы сами? Боже, как я завидую людям, у которых такие золотые руки!”

Когда все собрались, она воскликнула:

— Сколько мужчин! — подозвала мужа и сказала: — Боренька, дорогой мой, не будут же гордые

мужчины довольствоваться чаем. Хорошо бы открыть пару бутылочек.

Борис Владимирович ходил в погреб, ходил в кухню. На столе появилось несколько бутылок сухого вина

и графины с водкой. Этот стол был виден через окна веранды, на которой все сидели в скрипучих прутяных

креслах.

Дача Шуваловой выделялась из окрестных дач. Это не был ее собственный дом — много лет подряд

Серафима Антоновна арендовала его в дачном тресте, — но зато это был великолепный дом: двухэтажный, с

девятью комнатами, с обширным холлом и витыми, уютными деревянными лестницами, с башенками,

погребами и гаражом. Говорили, что перед первой мировой войной его построил для себя какой-то архитектор,

сбежавший в революцию за границу. Даже веранда в этом доме, и та не имела ничего общего с верандочками

Румянцевых или Белогрудовых, тесных, скромных, простеньких. Тут был гладчайший пол из керамических

плиток, по всему потолку из потемневшего клена шла резьба, оконные переплеты напоминали кружева, да и

размеры веранды не могли не удивлять; кто-то сказал однажды: “Это же целый курзал в Ессентуках”. — “Жить

так жить!” — философски ответила Серафима Антоновна.

Когда сели за стол, хозяйка объявила, что очень жаль, но Румянцевых не будет, Людмиле Васильевне

нездоровится, поэтому, наверно, не удастся сыграть в карты, ну что же, посидим так, побеседуем, и это, может

быть, хорошо: ведь завтра всем рано вставать.

— Странно, — сказала Калерия Яковлевна. — Нездоровится! Я к ним сегодня забегала, все были

здоровые. Наверно, выпили лишнего. У них сегодня гость был, прямо вы не представляете, кто!

Так как ее не спросили, кто же этот гость, она была вынуждена сама ответить на свой вопрос:

— Директор вашего института, товарищ Колосов. Меня с ним познакомили.

Белогрудов хотел было сказать, что никто там не перепивался, потому что ужинали-то Румянцевы и

Колосов у него и ничего притом не пили; но он промолчал. Серафима Антоновна, услышав столь неожиданное

известие, озадачилась было, но лишь на одно мгновенье — никто даже и не заметил, как вспыхнула и тотчас

погасла ее растерянность, — а затем сказала улыбаясь:

— Дорогая Калерия Яковлевна, вы женщина, вы должны понимать и знать, как все переменчиво у нашего

слабого пола. Сейчас мы здоровы, а через минуту — уже нездоровится.