Молодость с нами

— Ох, наши новгородские комары злые! — сказала Варя.

Через полчаса из ворот лагеря, постреливая и урча, выкатился мотоцикл с коляской.

— Садитесь! — радостно сказал лейтенант. — Начальство сегодня доброе.

Варя и Оля вдвоем, вместе с чемоданчиками, кое-как втиснулись в коляску и помчались в темноте, почти

сидя одна у другой на коленях. Было неудобно, затекали руки и ноги, все мышцы уставали от напряжения.

Разговаривать было тут невозможно, объясняться приходилось с помощью криков.

В тот момент, когда лейтенант, указывая вперед рукой на цепь огоньков, прокричал: “Вот он и Новгород!”

— полил страшный дождь. Укрыться от него было некуда. Лейтенант крикнул:

— Как будем — ехать или искать крышу?

— Ехать! — крикнули Варя и Оля. Обе они уже все равно были насквозь мокрые.

Плохо бы им пришлось в ту ночь, если бы с ними не оказался этот замечательный лейтенант-

артиллерист; он довез их до гостиницы, вытребовал номер с двумя кроватями; Оле показалось — ей, во всяком

случае, так послышалось, — что он при этом даже упомянул имя какого-то генерала: дескать, сам генерал

просил, это его родственницы. Устраивая девушек в номере, он распорядился, чтобы им истопили печку — надо

же одежду просушить, — чтобы вскипятили чаю; и только когда ему уже ровным счетом ничего не оставалось

делать в гостинице, тяжко вздохнул, попрощался и уехал, сам мокрый и простывший. В шуме дождя за окном

застреляла и затихла вдали его мотоциклетка.

Варя и Оля переглянулись, Оля сказала:

— Зря мы у него не спросили, как хоть его фамилия.

— Зря, — согласилась и Варя. Она пошла разыскивать телефон, чтобы позвонить в больницу и узнать об

отце. Оля присела возле топившейся печки, в которой гулко трещали еловые поленья, она смотрела в огонь и

думала о Викторе Журавлеве: получил он ее письмо или нет и что он в этот поздний час делает, спит ли или

готовится к зачету, который в среду. Оля подумала и о своих аспирантских делах. В последнее время она много

лодырничала, и эти дела остановились. Давно Оля не была в городской библиотеке, тетрадки с выписками,

которые Виктор Журавлев мог видеть в ее сумке, подброшенной ему, — это еще тетрадки зимнего времени,

весна и лето не обогатили Олю познаниями истории общественных отношений в древней Руси. Но, в общем-то,

так и должно быть, не надо слишком огорчаться и терзать себя угрызениями, лето — время, не для занятий, а

для отдыха. Пожалуйста, приди сейчас в институт — кого ты там застанешь? Разве только хозяйственных

работников да членов приемной комиссии. И в городской библиотеке летом далеко не так людно, как бывает в

иные времена года.

Оля смотрела в огонь, и перед нею, озаренный пламенем, вставал бронзовый человек, покоряющий

пламя.

2

Костя с детства любил собак, хотя семья Колосовых их никогда не держала. Будучи еще совсем

маленьким, лет пяти или шести, Костя нашел на улице щенка. Серый песик жался к забору, стараясь забиться

под него от дождя и холода, и жалобно повизгивал. Косте стало очень жалко собачку. Он поместил ее к себе на

грудь под пальто и принес домой. Весь вечер Костя кормил его, поил молоком, укутывал теплым платком Елены

Сергеевны и все спрашивал: “Мы оставим его, да, оставим? Мы не выгоним его на улицу?” На ночь он

потребовал, чтобы щенок был положен на коврик возле его постели.

Ночью щенок так пищал и визжал — чего крепко спавший Костя, конечно, не слышал, — что под утро

Павел Петрович взял и вынес его во двор.

Когда Костя увидел, что щенка в доме нет, он так отчаянно заплакал и плакал так долго, что и сам Павел

Петрович и Елена Сергеевна отправились на поиски песика. Но песика уже подобрал кто-то другой.

С тех пор Костя полюбил собак, как он говорил, навечно. И ему большое удовольствие доставляло

заниматься с собаками, которые были у пограничников.

На заставе было шесть собак: пять взрослых и одна, которой еще не исполнилось года. Сержант Локотков

называл ее щенком, хотя по росту она не отличалась от остальных. Только если внимательно вглядеться, можно

было заметить, что у тех, остальных, выражение на мордах явно взрослое, а у этой детское. Ни злобы в нем, ни

настороженности, одно доверчивое любопытство, желание приласкаться к человеку или немножко созорничать:

погнаться, например, за курами жены капитана Изотова, утащить сапог у зазевавшегося солдата, который со

щетками и ваксой расположился на солнышке, и трепать, таская по двору. Эту собаку звали Найда, и сержант

Локотков, который ее иногда выпускал побегать по двору, говаривал: “Пусть поскачет Найдочка, скоро возьмем

ее в науку”. Он объяснял Косте: “Вот ведь какое дело, товарищ лейтенант. Вся работа пограничной собаки на

чем строится? На недоверчивом отношении к посторонним людям. По-вашему, это как? Славная собачка, с

такими добренькими глазами? А по-нашему, никуда она не годится. Вот обождите, мы за нее возьмемся.

Посмотрите, что из собачки получится”.