Молодость с нами

Вскоре Локотков, как и обещал, взялся за Найду. Бегать по двору — об этом нечего было и говорить.

Найда или сидела в питомнике, где были размещены будки, перед каждой из которых был отгорожен досками и

металлической сеткой небольшой дворик для гуляния, или ходила в поле и в лес с сержантом Локотковым,

минуя общий двор стороной: ее надо было отучить от людей. Костя Колосов несколько раз присутствовал при

том, как Локотков вырабатывал у Найды злобу и недоверчивое отношение к посторонним. Для этого у него

были помощники, приезжавшие с других застав.

Велика оказалась премудрость, которую должна была постичь молодая собака, чтобы стать настоящей

пограничной собакой. Локотков учил Найду не прикасаться к пище, которую ей предлагали посторонние или

которую она находила на земле, учил удерживаться от лая там, где лаять было нельзя, учил находиться в дозоре,

обыскивать местность, брать след. Остальные собаки в питомнике были взрослые, бывалые, обстрелянные. На

боевом счету шестилетней Пальмы, желтые глаза которой светились, как у тигра, были четыре задержания.

Один из нарушителей стрелял в нее из пистолета, тяжело ранил, но истекавшая кровью Пальма все же не

упустила его, она ринулась ему на грудь и вцепилась зубами в горло.

Костя очень любил занятия с собаками, особенно с Пальмой, которая удивительно быстро находила след

того солдата, который изображал нарушителя, и мчалась по следу, не опуская морду к земле; у Пальмы, по

словам Локоткова, было верхнее чутье.

Косте на границе все было интересно. Он любил часами сидеть на каком-нибудь из наблюдательных

пунктов.

В одном месте дом жителя сопредельного государства стоял в двадцати метрах от границы. Это был

большой сельский дом с пристройками, крытым двором, обнесенным стеной из гранитных валунов,

скрепленных цементом в мощную крепостную стену. В доме, видимо, жил крепкий кулачина. Было известно,

что осенью он отправляет для продажи множество возов зерна, зимой — несколько саней свиного мяса. На его

полях работали батраки. Костя видел его многократно. Кулак был рыжий, с бородой такого фасона, какие в

прошлом веке носили ирландские шкиперы, ходил в долгополых черных пиджаках. У него были жена и

взрослая дочка, они по воскресеньям в рессорной двуколке отправлялись в церковь; было два взрослых сына,

они то появлялись в доме, то надолго исчезали. Появлялись в доме и еще какие-то люди, и была эта обнесенная

камнем усадьба одним из пунктов наблюдения за нашей границей. Она стояла на пригорке, и оттуда далеко

просматривалось полотно железной дороги, вплоть до заставы и дальше, до станции Полянка. И еще была эта

усадьба местом привала для тех, кто с той стороны изучал нашу границу, систему ее охраны и режим ее жизни.

Костя уже знал грузную, старчески-медвежью походку рыжего хозяина, который ходил возле дома,

распустив руки, как распускает крылья больная птица; знал его жену с лицом, изъеденным оспой, знал дочку —

красивую белокурую женщину лет двадцати пяти, которая зимой носилась на лыжах вдоль границы в цветных

вязаных костюмах, что лесная фея, а летом купалась в речке, подобно русалке проплывая под водой добрый

десяток метров. “Смотри, лейтенант, — говорил капитан Изотов, когда Костя вновь начинал рассказывать, чем

занималась в этот день дочка рыжего кулака, — не влюбись! Пропало тогда наше дело”. Костя знал даже

некоторых из постоянных посетителей пограничной усадьбы. Как, с помощью каких средств вели они

наблюдение за нашей границей? Костю очень мучил этот вопрос, потому что ничего хоть сколько-нибудь

подозрительного он не замечал ни в единственном, обращенном к границе окне дома, всегда закрытом розовой

занавеской, ни в стенах дома или двора — нигде.

Но пришла такая минута, которая одна способна вознаградить за недели и месяцы терпеливого

ожидания. В то время, когда Костя в тысячный раз обшаривал глазами дом и все его окружающее, один из

серых кирпичей, из которых была сложена дымовая труба, шевельнулся, и на его месте вдруг открылось темное

отверстие. Его тотчас заполнил какой-то предмет. Костя определил, что это был объектив перископа, но

объектив не обычной круглой формы, а прямоугольный, плотно заполнивший отверстие. Солнце падало с

другой стороны, стекло не давало никакого отблеска, оно казалось таким же серым, как только что исчезнувший

кирпич, сливалось с кирпичами, его как бы и вовсе те было, но за ним где-то — может быть, на чердаке или

даже в самом доме — скрывался человеческий глаз, глаз чужого наблюдателя.

Объектив торчал часа полтора. Он появился перед самым приходом местного поезда на станцию

Полянка, а исчез только после того, как поезд собрался в обратный путь.

Костя доложил о своем открытии капитану Изотову; вечером приехал подполковник Сагайдачный. Костя