Молодость с нами

затеянная товарищем Ивановым игра в кошки-мышки. Коммунисты, которым ничего толком не рассказали,

ничего не объяснили, когда началось выдвижение кандидатур в состав нового партбюро, первым делом назвали

фамилию прежнего секретаря. Ну и хорошо, и мы ничего не имели против того, чтобы он оставался в

партийном бюро. Так ведь? Так. А дальше… дальше товарищ Иванов заявил, что райком считает нужным

пополнить состав бюро и рекомендует товарища такого-то, вот, мол, он сидит в первом ряду. Коммунисты не

понимают, зачем, почему, отчего это? Сыплются вопросы, записки в президиум. Как отвечает коммунистам

товарищ Иванов? Одной, совершенно таинственной, загадочной фразой: “Есть мнение райкома”. Ну что же, раз

есть загадочное мнение райкома, у коммунистов нет оснований не доверять мнению райкома. Просят товарища

с завода имени Первого мая выйти на трибуну, рассказать о себе, кто таков, что и почему, биографию, трудовой

путь. Товарищ… ей-богу, мне вот стало и за всех нас стыдно и перед ним, перед тем товарищем, совестно!.. —

Быстрова прижала руку к груди. — В какое жуткое положение поставил этого товарища наш представитель!

Товарищ вышел на трибуну, все обстоятельно рассказал, хороший товарищ, заслуженный, замечательный. Его

оставили в списке для голосования. Но интрига есть интрига! — Быстрова повысила голос. — До добра она не

доводит. Стали голосовать, и не выбрали нашего товарища! Не поняли, зачем он был послан на завод. И

виноваты мы, мы, мы! Мы не сказали коммунистам, что это их будущий новый секретарь, партийный работник

с большим опытом, что, посылая его к ним, мы хотели помочь партийной организации завода. Из-за нашей

скверной организации дела не выбрали, говорю, ни нового товарища, ни старого секретаря. Голоса

раздробились. Такова суть дела, которое вы мне поручили расследовать.

— Кто хочет высказаться? — спросил Федор Иванович. — Или у кого есть предложения?

— Пусть сам товарищ Иванов объяснит свое поведение.

Товарищ Иванов объяснял долго, нудно, вновь и вновь ссылаясь на секретаря горкома Савватеева,

намекал на то, что Савватеев его ценит и зря в обиду не даст, что демократию можно понимать по-разному, что

ее, в конце концов, можно повернуть и против советской власти, не успеешь оглянуться — тут тебе уже и

капитализм реставрируется под видом демократии.

Его сурово и беспощадно отчитал старый коммунист, директор школы, который сказал, что демократию,

о которой товарищ Ивашов говорит с таким барским пренебрежением, он с оружием в руках завоевывал в

семнадцатом году и вплоть до двадцать первого года отстаивал под огнем врага, не раз отдавая кровь, отдавая

здоровье, что он готов и жизнь отдать за нее, что товарищ Иванов — зазнавшийся чиновник, от таких только

вред и никакой пользы.

Выступили почти все члены бюро, требовали, чтобы это обсуждение, как очень поучительное, было

доведено до секретарей первичных партийных организаций, и еще требовали наказать товарища Иванова за

дискредитацию методов партийной работы; кто-то даже сказал: за провокационную дискредитацию.

Взял слово и Федор Иванович.

— Коммунисты должны знать все, что мы от них хотим, — говорил он. — Директивы, указания, мнения

вышестоящих партийных органов они должны понимать, уяснять и выполнять с полнейшей сознательностью.

Никакие магические формулы: “есть мнение райкома”, “есть мнение горкома” не помогут, если это мнение не

разъяснено всем коммунистам.

Слова Федора Ивановича встречались одобрением, потому что в партийной организации района после

его прихода в райком от месяца к месяцу партийная работа все улучшалась, становилась все более живой,

боевой, горячей. Актив охотно помогал ему искоренять канцелярщину и бюрократизм: работники аппаратов

райкома и партийных комитетов на предприятиях и в учреждениях по решению бюро были освобождены от

доброй половины ранее ежемесячно собиравшихся сведений.

Савватеев вызвал было Федора Ивановича на бюро горкома и попытался дать ему взбучку. Но Федор

Иванович выстоял. Он сказал, что большинство этих сведений никому не нужно, что в горкоме их попросту

переписывают на другой лист бумаги и отправляют в обком, а там они идут преблагополучно в архив. Савватеев

сказал: “Не ваше дело рассуждать, куда они идут, — ваше дело исполнять то, что вам прикажут”. Затем Федор

Иванович сказал, что если горком хочет знать положение в районе, то он, Федор Иванович, всегда, без всяких

бумажек и ведомостей может рассказать об этом с полным анализом, с выводами и предложениями, что это же

по своим группам предприятий и учреждений могут сделать в любое время инструкторы райкома.

Освобожденные от писанины, они имеют достаточно времени для подлинного изучения жизни и ее явлений. И

что будь он, Федор Иванович, на месте Савватеева, он требовал бы от секретарей райкомов не чтения докладов

по бумагам, а живых рассказов и тому же учил бы своих горкомовских работников.