Молодость с нами

опустился в кресло, то садясь рядом с ним, долго рассказывал о том, как поручали ему руководство участком в

цехе, потом как поручили руководство всем цехом, как сделали главным металлургом завода, как, наконец,

прислали сюда, в институт.

— Мне всегда говорили, что это надо, очень надо. И, видимо, это действительно надо. Особенно страшно

было идти сюда, к вам. Страшно, что не справишься. Но разве это допустимо — не справиться? Нельзя,

Алексей Андреевич, не справиться. Надо справиться, во что бы то ни стало, но справиться. И я вас очень-очень

прошу помочь мне в этом.

Наверно, речь Павла Петровича была такой взволнованной, наверно, говорил Павел Петрович так горячо,

что Бакланов больше не протестовал и не отказывался. Уходя, он обещал подумать.

Павел Петрович был доволен. Он радовался тому, что разговор с Баклановым состоялся. Он уже

несколько дней назад послал в министерство просьбу назначить Алексея Андреевича заместителем по научной

части, но не находил удобного случая сказать ему об этом. Получилось все очень удачно. Отлично получилось.

Подумает и, конечно, согласится.

В кабинет вошла Вера Михайловна и сказала Павлу Петровичу, что к нему просится Нонна Анатольевна

Самаркина.

— Пусть заходит, — сказал Павел Петрович. Он был в хорошем настроении и встретил Самаркину

приветливо. — Здравствуйте, присаживайтесь, пожалуйста. Чем могу быть полезен?

Самаркиной его настроение не передалось. Она села перед столом, мрачная, хмурая, заговорила

раздраженно и зло:

— Этот мальчишка Ратников не имеет диплома кандидата наук, но занимает должность, которая

полагается кандидату. А я имею диплом кандидата наук, но должности, какая полагается кандидату, мне не

дают.

— Вы недовольны работой? — спросил Павел Петрович, все еще не теряя доброго расположения духа.

— Дело не в работе. Что мне поручают, то я всегда выполняю честно и добросовестно. Дело в том, что

мне не платят той ставки, какая полагается кандидату наук.

— Так вы чего же хотите?

— Я хочу, — чеканила Самаркина, — чтобы Ратникова перевели на другую должность, а меня назначили

на его место, на котором полагается ставка кандидата наук.

— Он плохой работник, этот Ратников?

— В данном случае не имеет значения, какой он работник. У него нет диплома, вот что главное в данном

случае.

Павел Петрович невольно вспомнил чьи-то слова о том, что в институте Самаркина была известна как

незаменимый оратор на любых собраниях. На партийных, на профсоюзных, на производственных, на банкетах

по поводу чествования кого-либо и даже на панихидах, когда раздавался вопрос: “Кто хочет взять слово?” —

первой стремительно подымала руку Самаркина и зычным голосом выкрикивала: “Дайте мне!” Это ее качество

чрезвычайно ценил секретарь партбюро. Самаркина выручала его на тех собраниях, где никто не хотел

выступать первым.

— Я выясню обстоятельства вашего дела, — сказал Павел Петрович, скрывая возникающую неприязнь к

Самаркиной, — но прошу вас учесть, что в любом случае прежде всего значение имеет способность работника

работать, а не его дипломы. Дипломы — второстепенное.

— Но у вас-то, например, диплом ведь есть! — воинственно выкрикнула Самаркина.

— О нем никто никогда не вспоминает. В том числе и я.

— Вы что же, отрицаете роль документов, определяющих квалификацию специалиста?

— Ничего я не отрицаю. — Павел Петрович чувствовал, что раздражается все больше и что скрывать это

ему становится все труднее. — Но далеко не всё эти документы определяют. Они не определяют главного: того,

что человек получил от своей мамы, многоуважаемая Нонна Анатольевна.

— Если я поняла вас правильно, товарищ Колосов, если вы говорите о наследственности, то это же

типичный идеализм! Вы отрицаете значение воспитания, влияние среды!

— Короче, — сказал Павел Петрович подымаясь, чтобы дать понять Самаркиной, что разговор окончен,

— я разберусь в этом деле: вы — или Ратников, Ратников — или вы. До свидания.

После ухода Самаркиной Павел Петрович попросил Веру Михайловну Донду вызвать неизвестного ему

Ратникова.

Пришел молодой человек лет двадцати шести — двадцати семи с очень белым лицом и очень светлыми

длинными волосами, сероглазый и, как Павлу Петровичу с первого взгляда показалось, какой-то

девочкообразный — слишком скромный, слишком смущающийся и краснеющий. Павел Петрович с трудом

уговорил его сесть в кресло. Ратников раз десять сказал: “Ничего. Я постою”, прежде чем в конце концов сел. У

Павла Петровича невольно возникла мысль о том, что Самаркина, повидимому, права — свою должность

беленький молодой человек занимает преждевременно. Он спросил Ратникова, в каком отделе тот работает и

какой темой занимается.

— Вообще-то, — ответил Ратников тихим, срывающимся голосом, — моя тема — оборудование

мартеновских печей. Мы работаем вместе с товарищем Харитоновым. Но, извините, товарищ Колосов, я в