Через двадцать минут пограничники уже качали насос колхозной пожарной машины, носили ведрами воду из пруда, вытаскивали из пылавших домов имущество колхозников. Огонь был яростный, горели скотный двор и восемь или десять домов, на которые пламя переметнулось со скотного двора. Оно взлетало в небо длинными языками, унося с собой горевшую дранку с крыш, доски, щепки, головни. Оно трещало так, будто в клочья драли толстую парусину, оно свивалось в жгуты, шарахалось из стороны в сторону, ложилось набок и хлестало прямо над землей острыми злобными языками.
Ворота скотного двора раскрыли, оттуда в поле ринулись ошалелые коровы, некоторые из них вязли в соседнем болоте и ревели от страха, как паровозы. Были и такие, что рвались обратно в огонь. Что их туда тянуло? Их держали за рога, накидывали петли на шеи, но они дрожали, устремив кровавые глаза на огонь, и рвались, рвались.
По улице несся крик мужчин, женщин, детей. Ругались, плакали, стонали; бежали, что-то хватали, несли, тащили, спотыкались, падали.
Появление пограничников внесло некоторый порядок. Заработали баграми, растаскивая горящие крыши, чтобы клочья огня не летели дальше; вместе с пограничниками колхозники тоже носили ведрами воду и качали насос.
Одна машина была бессильна перед стеной огня, от которой на двести метров вокруг было жарко. Костя чувствовал, что гимнастерка на нем накаляется, жжет кожу, того и гляди сама вспыхнет огнем.
Вскоре пришла более мощная помощь: из районного центра и с бумажного комбината примчались пожарные команды. Пожарники потянули линию шлангов уже не от обмелевшего пруда, а от речки, вода хлынула в несколько толстых струй, моторные помпы гнали ее с громадной силой. Теперь трещали уже не языки пламени, а струи воды, ударяя в дымившиеся стены.
Пока пожарники штурмовали огонь, Костя и его солдаты отстаивали дома, соседние с горящими. Самым ближним к огню был недавно построенный колхозом большой клуб. В клубе была библиотека. Девушка-библиотекарь, повязанная платком, все просила: «Столы, полки — ладно! Главное книги, книги, товарищи, спасайте!»
Никто не заметил, как стало светать. Пламя сбили, пожарники разламывали топорами и ломиками полы, крыши, проверяя, не осталось ли где огня, заливали каждую подозрительную щель. С пожарища валили дым и пар вместе, над деревней висело густое черно-серое облако. Колхозники разыскивали в окрестностях скот. Погорельцы сидели на своих вещах среди улицы; на тюках и матрацах спали детишки. Черная обгорелая береза, облитая водой, блестела, как лакированная. Она окутывалась паром, и с нее на землю капали крупные теплые капли.
Только когда рассвело, когда кончилась горячка и солдаты присели закурить возле вытащенных книг, Костя разглядел библиотекаршу, которой он так самозабвенно помогал в эту ночь. Это была худенькая девушка с большими черными глазами на бледном лице. Она сняла платок с головы, волосы у нее рассыпались. Они у нее вились от воды, под которую она несколько раз попадала. Ома улыбнулась, сказала Косте:
— Большое вам спасибо, товарищи пограничники!
Костя сказал:
— Лейтенант Колосов, — и подал руку девушке. — Вот как приходится знакомиться.
— Малахова, Люба, — сказала девушка, отвечая на его рукопожатие.
— Странно, — оказал Костя, — находимся тут рядом, если по прямой через лес, то всего шесть километров, а ни разу не встречались. — Ему очень понравилась Люба Малахова, и он очень не хотел от нее уходить. — Вы, значит, тут и живете? — спросил он.
— Да, тут. Шестой месяц. Я окончила библиотечный техникум, и вот прислали сюда. Работа интересная, библиотека, сами видите, большая. Я всякие конференции провожу читательские. Приезжайте, если будет время.
— Непременно приеду! — сказал Костя горячо, снова пожимая ей руку.
Она так хорошо и застенчиво улыбалась, у нее были такие черные глаза, и такие ямочки на бледных щеках, и такая мягкая маленькая рука, что Костя уже не сомневался, он был уверен, что влюблен в нее окончательно и бесповоротно.
Собрав своих солдат к грузовику, он еще раза три, делая вид, будто что-то позабыл, возвращался к Любе Малаховой, которая хлопотала возле своих книг, все жал ей руку, говорил, что непременно приедет на днях. Она улыбалась, говорила: «Пожалуйста, буду очень рада». Она, наверно, понимала, почему так мешкает Костя, почему третий раз пришел он прощаться, — наверно, понимала, потому что, когда пограничники уже уселись в кузове машины, а Костя открыл дверцу кабинки, она сама подошла к нему. Костя не мог скрыть своей радости. Он несся в грузовике, ничего не видя вокруг, ничего не замечая, в сердце было вроде как на пожаре — горячо, ералашно, шумно и суетливо, хотелось немедленно что-то делать, куда-то бежать, говорить, действовать, действовать. Но на заставе в то утро нечего было делать и невозможно было действовать. Капитан Изотов сказал: «Идите спать, отдыхайте до четырнадцати ноль-ноль».