Молодость с нами

— Дорогой друг! — засмеялся он. — Верно, мы нашли их тысячи. Но это были поплавки для рыбацких сетей. По внешнему виду они ничем не отличаются от древних писем. На сотни поплавков мы находим только один исписанный свиток. — Он кинул в рот зеленый леденчик, задумчиво посмаковал его. — Ну так, — заговорил он другим тоном, — пока грамота номер девять подсыхает, давайте посмотрим несколько предыдущих. — Историк взял со стола реставратора большие фотоснимки берестяных грамот, которые были найдены ранее сегодняшних. Оля увидела, что все они испещрены древними славянскими буквами, которые, как ей казалось, она знала вполне прилично. — Писалось это все, — говорил историк, — на наше великое счастье, отнюдь не чернилами, а вот такими стержнями. — Он показал острую костяную иглу. — Ну попробуйте прочесть, — предложил он Оле. — Это грамота номер три, по форме букв и по залеганию в слоях земли она относится к четырнадцатому веку. Кое-что тут оторвано, но прочесть можно. Читайте же!

Запинаясь, умолкая в растерянности, с непременной помощью историка, Оля принялась читать вслух:

«Поклон от Грикши к Есифу. Прислав Онанья мол… Яз ему отвечал: не рекл ми Есиф варити перевары ни на кого. Он прислал к Федось: вари ты пив, седишь на безатьщине, не варишь жита».

— Учтите, это первое в истории науки древнерусское частное письмо! — Историк даже снял с головы серенькую кепочку. — Первое! Так о чем же тут речь? Видите: и прочесть трудно. Его читали коллективно. А перевести на современный язык еще труднее. Но у нас товарищи и это сделали. «Перевары», например. По словарю древнерусского языка Срезневского получается, что перевара — это чан для варки меда и пива. О безатьщине в том же словаре оказано: «Безадьщина — безатьщина — выморочное имение». Вот изволим это письмо понимать так: Онанья хочет, чтобы ему сварили пива, Грикша, как видим, отказывается, ссылаясь на то, что Есиф, мол, не велел ему это делать. Тогда Онанья, которому пивка все-таки хочется, послал «к Федось», пусть она, или он — не сразу разберешься, какого пола Федось, — варит пиво, тем более, что Федось сидит в выморочном имении и, согласно феодальным правам, обязана или обязан работать на того, кто приобрел такое имение.

— Никогда бы ничего тут не поняла! — воскликнула Оля.

— Да, до этого смысла только коллективно и можно добраться. Но зато слышим настоящий, разговорный народный язык того времени. Вот закрою глаза, вижу и слышу: спорят Онанья с Грикшей. Онанья хочет выпить. Грикша тверд. Есиф ему запретил варить пиво для Онаньи. Возникает конфликт. Может быть, они смертельно поссорятся впоследствии. Да, вижу их, слышу их, наших щуров и пращуров. Общаюсь с ними. Великая сила — грамотность. Да здравствует она, и да здравствуют те великие выдумщики, которые придумали такой долговечный способ письма! А вы можете себе представить, что будет, если мы на подобных свитках найдем еще и древние повести, стихи, научные трактаты? Если мы найдем мемуары, записки бывалых людей, письменные раздумья мыслителей тех времен?..

Они возвращались к раскопу взволнованные. Оля так была захвачена новгородскими открытиями, что совсем позабыла о своей подруге. Она вспомнила о Варе, только увидев ее возле раскопа, — взглянула на часы: третий час, уже надо идти с Варей в больницу, Варя уже, наверно, сердится.

Варя еще не сердилась, но уже посматривала на часы и не так увлеченно беседовала с художником.

Обе они извинились перед историком и художником и пошли в больницу. Там им выдали белые халаты, впустили в длинный коридор и сказали, чтобы они искали палату номер четыре. Волнуясь, вошла в нее Варя. Ее волнение передалось и Оле. В палате было шесть кроватей. Но Варя сразу кинулась к той, что крайней стояла возле большого окна. Оля никогда не думала, что Варин отец такой старик, она предполагала, что он немногим старше ее отца, Павла Петровича. А тот, кого так горячо обнимала Варя, был морщинистый и бородатый, будто с иконы. Оля поздоровалась с ним, и он сказал:

— Вот спасибо, что приехали. Хорошо, что приехали. Добро привезли. Говорят, через две недели встану.

Оля посидела минут пятнадцать и, понимая, что у отца с дочерью могут быть разговоры, которые при ней им вести неудобно, попрощалась с Вариным отцом, пожелала ему здоровья и сказала, что ей надо идти, что ее ждут. Варя не стала уличать ее во лжи.

Выйдя на улицу, Оля присела на скамейку. Здесь сидело еще несколько женщин. Все они ожидали очереди на впуск к больным родственникам, все говорили о болезнях, о врачах, о лекарствах, о всяческих домашних средствах лечения. Всем хотелось здоровья и долгой жизни. Оля слушала эти разговоры и вспоминала свою мать, которая тоже хотела здоровья и долгой жизни. Олины мысли мешались, рядом с ее мамой возникали Грикша, Есиф, Онанья и Федось, которые когда-то умерли земной смертью и вдруг шесть веков спустя ожили для своих потомков, вместе со всеми распрями, переварами и медами. Какое чудо способны сотворить простая береста и костяная палочка!