Молодость века

6 апреля Григорьев занял Одессу. Практически сделать это было нетрудно, ибо к этому времени союзники, убедившись в полном разложении своих войск, решили эвакуировать город, а Одесский ревком, создав сильные вооруженные рабочие отряды, фактически уже 4-го захватил город. В день занятия Одессы пришла телеграмма, что Григорьев со своими командирами устроил грандиозное пьянство в здании вокзала и что, судя по многим признакам, его разложившиеся части могут вызвать беспорядки в городе.

К вечеру того же дня я получил предписание отправиться в Одессу.

Часам к одиннадцати ночи, получив пропуск у коменданта вокзала, я начал обходить пути в поисках состава с указанным мне номером вагона. Наконец обнаружился одинокий салон-вагон, прицепленный к паровозу, уже разводившему пары. У входа стоял часовой с винтовкой, одетый довольно живописно: короткий жупан, кубанка с пришитой к ней алой лентой, красные галифе и сапоги со шпорами.

Я предъявил ему пропуск. Отстранив его рукой, он закричал:

— Куда лезешь?

Видя, что разговоры бесполезны, я оттолкнул его в сторону и вошел в вагон. Пока я шагал по коридорчику в салон, двери трех купе начали одна за другой открываться, и из них стали выглядывать фигуры, весьма похожие на часового у вагона. Очевидно, это была охрана. В салоне меня встретил довольно угрюмого вида военный среднего роста, с бородкой и коротко подстриженными усами.

— Что вам угодно?

— У меня есть предписание на проезд в этом вагоне.

Он насторожился.

— А куда вы едете?

— В Одессу.

Мне показалось, что голос его стал мягче.

— А ваш мандат?

В те времена мандаты писались не менее чем на страницу. Чего только в них не было — начиная с «права пользоваться всеми телеграфными и телефонными проводами» и кончая угрозами «привлечения к ответственности лиц, которые не будут оказывать содействия предъявителю сего».

— Я думаю, что предписания на следование в этом вагоне будет достаточно!..

Он посмотрел предписание.

— Почему именно в этот вагон?

Мне стал надоедать допрос.

— Потому что он уходит в Одессу раньше других…

Он вернул мне бумажку.

— Ну что ж, располагайтесь!

Я снял фуражку, поставил чемоданчик около кресла, сел и закурил.

Человек с бородкой подошел к столу, на котором горела лампа под зеленым колпаком и лежала раскрытая книга, уселся в другое кресло и стал читать.

Паровоз пронзительно засвистел, и мы поехали. Из купе доносилась какая-то украинская песня, которую пели хором мужские голоса.

Уже несколько суток я мало спал и теперь чувствовал, что мною овладевает непреодолимая дремота.

Вдруг хозяин вагона встал.

— Подождите, вам очистят место в купе.

Он вышел в коридор, и я увидел, как из одного купе в другое перешли с вещами несколько бойцов, небрежно одетые и явно нетрезвые.

Двухместное купе оказалось пустым. Но в каком виде оно было! Только что опорожненные бутылки из-под водки стояли на полу и на столике, здесь же валялись огрызки колбасы и сала, куски хлеба. Я закрыл дверь на замок, покрылся шинелью, положил наган под подушку и мгновенно заснул.

Проснулся я на какой-то большой станции. Стояло прекрасное солнечное утро. Все было залито светом и наполнено весенним теплым, ароматным воздухом. Вагон был отцеплен и поставлен далеко от вокзала. Среди товарных составов видны были некоторые, разбитые снарядами.

Подумав, я достал из чемоданчика еду и в поисках кипятка выглянул в коридор. Тут я наткнулся на часового, стоявшего у входа в вагон во время посадки в Киеве.

Увидев меня, он улыбнулся во весь рот.

— Ну, як почивали?

— Спасибо, хорошо. Нет ли у вас кипятку?

— А, може, чарку горилки?

— Нет, с утра не пойдет…

Он пошел в соседнее купе и принес чайник. В другой руке у него была начатая пачка липтоновского чая[5].

— Это откуда же?

— Хранцузский… В Херсоне забрали.

Пока я пил чай в купе, по коридору протопал чубатый партизан и раздался возглас:

— Атаман на проводе!

В тот же миг военный, с которым мне пришлось накануне объясняться, выскочил без фуражки из вагона и, перелезая через платформы составов, скрылся в направлении вокзала.

Я спросил у бойца, снабжавшего меня кипятком и чаем:

— Ваш начальник какую должность занимает? Тот удивился:

— Хиба ж вы не знаете? То ж начальник штабу атамана Григорьева — Тютюник…

Теперь уже мне пришлось удивляться. Я закурил и стал раздумывать. Кроме секретных документов с характеристиками Григорьева, его штаба и некоторых командиров, не было никаких официальных указаний насчет того, как следует держаться по отношению к ним. Это можно было выяснить только в Одессе, где находился Григорьев.

Около вагона послышались крики: двое «хлопцив» из охраны Тютюника вели куда-то под конвоем машиниста.

Через несколько минут вернулся в вагон сам Тютюник. Он был бледен и казался озабоченным..

— Не знаете, скоро ли прицепят паровоз? — обратился я к нему.

— Сейчас поедем…

Он вынул пачку папирос, распечатал ее и стал закуривать. Мне показалось, что руки его дрожат.

Послышалось фырканье паровоза, вагон толкнуло, качнуло… и мы двинулись.