Молодые дикари

— Нет. Похоже, что соседские девочки избегают нашу дочь. Она пошла со школьными подружками.

— Какого черта, — проворчал Хэнк, — они не могут даже ее оставить в покое? Когда она вернется, Кэрин?

— Не очень поздно. Не беспокойся об этом. Вокруг дома, как часовые, ходят два детектива. Один из них довольно симпатичный. Возможно, я приглашу его на ужин.

— Ну, ну, только посмей.

— Ты будешь ревновать?

— Ничуть, — ответил он. — Но это может привести к тому, что в Инвуде будет совершено убийство. Дорогая, я, возможно, приду очень поздно. Если не будет настроения, не жди меня.

— Я буду ждать. Хэнк, если тебе будет одиноко, позвони мне снова, ладно?

— Ладно.

Улыбнувшись, он повесил трубку и снова принялся за работу. В семь часов десять минут вечера раздался телефонный звонок. Рассеянно Хэнк поднял трубку:

— Алло?

— Мистер Белл, — раздался чей-то голос.

— Да, — сказал Хэнк.

Никакого ответа.

— Да. Мистер Белл слушает.

В аппарате царило полное и непрерываемое молчание.

Ничего не говоря, он ждал, когда на другом конце линии повесят трубку.

Трубку не вешали. На фоне тишины его кабинета молчание в телефоне казалось особенно многозначительным. Он почувствовал, как вспотела ладонь руки, сжимавшей черную пластмассовую телефонную трубку.

Хэнк облизнул губы. Сердце его колотилось, и он негодовал на это глупое прерывистое сердцебиение.

— Я вешаю трубку, — неожиданно для себя проговорил он вслух. Его заявление не произвело никакого впечатления на того, кто находился на другом конце линии.

Хэнк бросил трубку.

Когда он взял план допроса Луиза Ортега, руки его дрожали.

В этот вечер он ушел из кабинета в девять часов вечера.

Фанни, со слегка поникшей головой, с копной седых волос, открыла двери лифта, который все еще работал.

— Привет, Хэнк, — сказала она. — Засиживаешься за работой по ночам?

— Хотел закончить дело Морреза, — ответил он.

— Да, — произнесла она, закрывая дверь лифта. — Да, что поделаешь? Такова жизнь.

Он усмехнулся, но тут же вспомнил про телефонный звонок и усмешка сошла с его губ. Он вышел на улицу, взглянул на часы — девять часов десять минут. Если ему повезет, он будет дома около десяти. Выпить с Кэрин по стаканчику на ночь, возможно, на открытом воздухе, и затем спать.

Это был восхитительный, тихий вечер. Он пробудил в его душе какое-то смутное волнующее воспоминание. Он не мог точно определить его, но почувствовал себя вдруг очень молодым. Он знал, что это воспоминание связано с его юностью, с запахом летнего вечера, с гигантской черной аркой небосвода над головой, усеянного звездами, со звуками города вокруг него, мириадами звуков. Соединяясь вместе, они превращаются в один звук, характерный только для большого города, и который является его сердцебиением. В такой вечер, когда на фоне темного неба сверкают, словно драгоценные камни, огни города, отражаясь в водах Гудзона, хорошо было ехать на автомашине с открытым верхом по автостраде Вест-Сайда. В такой вечер хорошо было слушать «Лауру». Такой вечер предназначался для того, чтобы показать человеку, что романтика — это реально существующая вещь, ничего общего не имеющая с ежедневной мышиной возней.

Он невольно улыбался, когда входил в парк «Сити Холл». Он шагал легко, расправив плечи и высоко подняв голову, и чувствовал себя властелином города Нью-Йорка. Весь этот город целиком и полностью принадлежал ему, вся эта гигантская сказочная страна шпилей, минаретов и устремляющихся ввысь башен была создана только для его удовольствия. Хэнк ненавидел этот город, но, ей-богу, он пел в его крови и звучал наподобие сложной фуги Баха. Это был его город, а он был частью его. Вот почему, когда он проходил под распростертыми ветвями деревьев парка, ему казалось, словно он был слит воедино с его бетоном, асфальтом, железом и сверкающей сталью, словно он действительно олицетворял собой город и мгновенно понял, как чувствовал себя Фрэнки Анариллес, идя по улицам испанского Гарлема.

В этот момент он увидел ребят.

Их было восемь человек. Они сидели на двух скамейках, расположенных по обе стороны тропинки, которая, извиваясь, вела через парк. Лампочки на фонарях не горели. Скамейки, на которых сидели ребята, находились в полной темноте, и он не мог разглядеть их лица. Темнота еще больше сгущалась благодаря арке, образуемой густой кроной деревьев, растущих вдоль тропинки по крайней мере футов на пятьдесят. Темный участок тропинки начинался приблизительно шагов за десять от него.

Он заколебался и замедлил шаг, вспомнив про телефонный звонок: «Мистер Белл» — и затем молчание. Ему было интересно, означал ли этот звонок, что кто-то хотел убедиться в том, что он все еще находится в своем кабинете. К его дому в Инвуде было приставлено двое детективов, но... Вдруг ему стало страшно.