Молодые годы короля Генриха IV

«Бедный брат, – думала тем временем Екатерина. – Духи, конечно, существуют, бывает и колдовство. Но сейчас я тебя просто обманываю, и мне искренне жаль, что приходится это делать. Я вырядила моего милого кузена, научила его, как вести себя, и вот притворяюсь, будто я тебя просто не вижу. А на самом деле нет никаких причин для твоего смятения. Сравни-ка себя с нашим двоюродным братом! Если отбросить чисто фамильное сходство, то это лицо без прошлого, жизнь не оставила на нем никаких следов. Он только и знал, что охотился в своих лесах. А ты? Ах, братец, хоть ты и очень молод, но страдания, борьба и раздумья уже оставили на тебе свой отпечаток. Перестань строить из себя шута, и твой взор сразу станет печальным и хитрым, милый братец. И нос у тебя с тех пор еще больше загнулся к губе, не очень, но все-таки. В эту минуту ты считаешь, что невидим и рот чуть кривится оттого, что ты слишком долго притворялся. Но как красивы эти впадины на висках – они у тебя от рождения. Хотя бы даже ничего в тебе не было, кроме них, сердце мое, я бы все равно любила тебя. Как раз такие впадины есть и у нашего кузена. Я не могу поверить в то, что полюблю его, но если это все же случится, то из-за твоих висков!»

Девушка встала, наконец она обратила к нему лицо, строгая и ясная, как будто сама Жанна смотрела на него. Только в ее широко раскрытых глазах стояли слезы; слезами увлажнились и его глаза. Екатерина сказала:

– Господин брат мой, вы давно не виделись с нашим дорогим кузеном. Он часто навещает меня, и мы говорим о вас, ибо не смеем надеяться, что вы ради встречи с нами оставите ваше привычное общество.

– На это обратили бы внимание, – возразил Генрих, – а вам, наверное, известно, дорогая сестра, что я не общаюсь с гугенотами, тогда как вы принимаете очень многих. И было бы слишком неосторожно, если бы сейчас три особы из нашего дома долго беседовали тайком в уединенной королевской прихожей.

При этом он взглянул на кузена. Тому стало не по себе. Генрих решительно взял его под руку и проводил до двери.

– А теперь говори, Катрин, – сказал он, вернувшись. Она сначала взглянула на телохранителя. А тому отчего-то взбрело на ум встать в самых дверях, широко раздвинув ноги, словно он вознамерился никого сюда не пускать; к ним он повернулся спиной. Тогда сестра сказала:

– Там, дома, тебя ждут.

– Знаю. Но я ведь пленник. Сторожевые посты усилены, все больше шпионов следят за мной. Тем, кто ждет, придется еще потерпеть.

– Их терпение уже иссякло. Они считают, что ты для них погиб. Д’Алансон занял твое место, не забудь! И это наши единоверцы на юге, ты пойми! Тамошний губернатор и умеренные католики действуют заодно с протестантами, они вместе хотят поддержать Конде, если он с немецкими войсками вторгнется во Францию. Провинции, которые лежат у него на пути, уже оказывают ему поддержку. Все зреет, все сдвинулись с места, только ты сиднем сидишь. Наша мать пожертвовала своей жизнью, а теперь другой – не ты! – пожинает плоды ее жертвы!

– Я очень несчастен, – вздохнул он и опустил глаза, было почти невыносимо обманывать даже сестру. Этот взволнованный, вибрирующий голос, его испуганное повышение на последних слогах… «Сестра! Сестра! Я ведь твердо решился и уйду отсюда раньше, чем ты думаешь. Среди тех, кто мне будет помогать, ни один не знает другого. За три года я многому научился. Моя драгоценная приятельница, старая убийца, сообщила мне по секрету, что д’Алансон уже не опасен. Нынче ночью она тайком уедет и привезет обратно своего блудного сына. Если бы я раньше срока обмолвился тебе хоть словом, Катрин, ты бы тоже оказалась замешанной. Я не могу подвергать тебя опасности, Катрин».

Она подняла глаза, в них была кротость и терпение, больше ничего.

– Так ты не хочешь? – спросила она.

– Я не могу, – вздохнул он.

Тогда она подняла руку – у нее были те же длинные гибкие пальцы, что у их матери; и так же, как в детстве, когда мать, бывало, рассердится, она пребольно ударила его по щеке. И он тоже пустил в ход руки, точно они с сестрой были еще детьми и жили в своем Беарне, где не только крестьяне, но и принцы гораздо непосредственнее выражают свои чувства. Он поднял ее, понес на вытянутых руках к двери и, как она ни старалась вырваться, решительно посадил ее на шею телохранителю, все еще стоявшему на пороге. Чтобы не свалиться с этого громадного парня, маленькой Екатерине пришлось ухватиться за него. Когда она опять очутилась на полу, Генриха давно уже и след простыл. Но она – она теперь знала правду; и от радости громко рассмеялась. Телохранитель тоже смеялся.

Дух