Молодые годы короля Генриха IV

– Назовем хотя бы одно лицо: королева английская находит вашу историю захватывающей, сир. Нам это сообщил Морней, который долго там прожил и до сих пор тесно связан с британским островом. Королева расспрашивает нашего Морнея о вас как о самой романтической фигуре наших дней. Решитесь ли вы наконец прикончить мадам Екатерину до того, как она вас отправит на тот свет? В стране все разрастается движение, быть вождем которого самой судьбой предназначено вам; вы же все мечтаете. Разве это может тронуть девственное сердце сорокалетней Елизаветы? Загадочный, непроницаемый принц! Совсем не то что ветреный д’Алансон, который все еще питает какие-то надежды касательно ее руки. Впрочем, ей теперь известно, что у него два носа.

Генрих опустил голову; он понял, на что они намекают, рассказывая все эти истории.

– И что же, он хочет, чтобы я явился к нему на свиданье?

Они сразу догадались, кого он имеет в виду.

– Сегодня в одиннадцать, – прошептали они и постарались незаметно исчезнуть.

Генрих с неохотой остался один: ему стало страшно. Увидишь духа и то почувствуешь грозную жуть. А идти на свиданье с ним? Это уже самонадеянность и дерзость. Священнослужители обеих религий пригрозили бы за это тяжкой карой. Нет, у него не хватит хладнокровия, чтобы подойти к этому вопросу непредвзято и по-мирскому. А вот д’Эльбеф смог бы! Почему-то Генриху пришел на память именно д’Эльбеф, хотя он из другого лагеря, из дома Гизов. Генрих не посвящал его в свои планы побега; однако д’Эльбеф уже предостерег его против новых шпионов, которые могли обмануть Генриха своей светской учтивостью. Д’Эльбеф умел хранить тайну и мог дать хороший совет. Лежа на кровати, Генрих сказал своему камердинеру д’Арманьяку: я хочу повидать господина д’Эльбефа. Слуга-дворянин отправил с этим рискованным поручением одну из камеристок королевы Наваррской, самую скромную и незаметную, чтобы нельзя было догадаться, по чьему делу она идет. Когда друг наконец явился и, стоя возле кровати Генриха, выслушал всю эту щекотливую историю, он заявил:

– Появление адмирала естественно, особенно если взять в рассуждение те обстоятельства, при которых он погиб. Скорее удивительно, что он так долго медлил. По моему скромному разумению, сир, вам нечего опасаться. Напротив, может быть, он хочет предостеречь вас.

– Мой добрый дух, который всегда меня предостерегает, это вы сами, д’Эльбеф.

– Я принадлежу к числу живых, и мне известно далеко не все. – В тоне д’Эльбефа прозвучал кроткий упрек: мной, дескать, пользуются, но в тайны не посвящают. Для столь наблюдательного человека это, впрочем, не составляло особой разницы: д’Эльбеф знал о перевороте, который совершился в душе Генриха Наваррского, и догадывался о его намерениях. Но так как он принадлежал к стану врагов, то ему были виднее и опасности, ускользавшие от самого Генриха. Описывал он только свои тревоги.

– Одно для меня несомненно, сир: нельзя допустить, чтобы дух ждал вас понапрасну. Но с ним надо держаться, как и с прочими духами, а именно: ни при каких условиях не подходить слишком близко, ибо самые благожелательные духи могут все же впасть в искушение. – В какое – он умолчал. – Спокойно идите туда, сир. По обычаю духов – насколько мы их знаем – он будет держаться в отдалении, и это для того, чтобы не поддаться искушению. Сам я буду неподалеку, хотя ни дух, ни вы не заметите меня, – разве только появится необходимость вмешаться живому человеку. – Д’Эльбеф сказал эти слова, как будто ни к кому не обращаясь, и улыбнулся, словно они вырвались у него случайно.

Генрих все еще лежал в нерешительности; наконец он вздохнул:

– Должно быть, я трус! На поле боя я этого не замечал, разве что в начале сражения, когда мне обычно живот схватывает; но что такое десять тысяч врагов в сравнении с одним духом!

За обедом в этот день все были как-то особенно молчаливы. Царила такая тишина, что король приказал вызвать музыкантов. Король, по своему обыкновению, был угрюм, а Генрих смотрел в тарелку, на которой кушанья оставались нетронутыми. Только мадам Екатерина что-то говорила своим тягучим тусклым голосом, и если кто по рассеянности не отвечал ей, она окидывала его испытующим взглядом, продолжая спокойно жевать. Своему корольку она сказала:

– Что это вы ничего не едите, зятек? А вам следовало бы покушать, покуда еще есть возможность, – и дичи, и рыбки, и пирогов. Ведь это найдешь не всегда и не везде. – Он сделал вид, будто не слышит из-за музыки; все же она дала ему понять, что ей известно его намерение опять сделать попытку к бегству. Правда, Екатерина сейчас же покачала головой: уж сколько раз пытался ее королек вспорхнуть и улететь, пусть попробует еще раз!.. И на своего сына-короля она посмотрела неодобрительно. – Ты затеял глупость, – сказала она ему, перегнувшись через стол. И, помолчав, добавила: – Вашу мать, сир, вы больше не удостаиваете своим доверием.

Генриху казалось, что этот вечер никогда не кончится. Ведь невозможно ухаживать за женщинами или острить с мужчинами, если у тебя назначено свидание с духом.