Молодые годы короля Генриха IV

Очень ясным казалось небо, серебристым – его свет и кроткими – вечера, когда губернатор и его советники, вернее, воины, покончив с дневными трудами, ехали навстречу розоватому сиянию и всяким неожиданностям. Но в этом и состоит счастье: не знать, где ты будешь ужинать и с какой женщиной будешь сегодня спать. В Лувре за тобой неотступно следят подстерегающие взгляды, и челядь в прихожих шушукается о тебе. Тем охотнее посещал теперь Генрих бедняков, они частенько даже не знали, кто он: в потертой куртке из рубчатого бархата король имел не слишком знатный вид, к тому же он отпустил бороду и носил фетровую шляпу. Денег у него с собой не бывало, да никто и не спрашивал платы за суп из капусты с гусятиной – он назывался гарбюр – и за красное вино из бочонка; но потом деньги все же приходили из счетной палаты в По. Бедняки были ему по природе ближе богатых, он не спрашивал себя почему, да и не смог бы ответить. Не потому ли, что от них шел здоровый запах, не такой, как от короля Франции и его любимцев? Когда Генрих сидел среди бедняков, его одежда была, так же как и у них, пропитана потом. Или оттого, что они умели крепко браниться и награждать каждого метким прозвищем? Ведь и у него вечно вертелись на языке всякие прозвища вместо настоящих имен, даже для его самых почтенных слуг! Кроме того, бедняку немного нужно, чтобы прийти в хорошее расположение духа, – и Генриху тоже.

Он понимал, что иным ему и быть нельзя. В стране, где осталось четыре тысячи пожарищ и население одичало, нельзя разгуливать с видом неприступного повелителя. Один такой уж был здесь, и не то чтобы он был особенно суров, жесток или жаден. Нет, слишком надменно, недопустимо надменно, говорят, держался этот повелитель с простым людом, потому простолюдин и убил его. И Генрих понял это как предостережение: не случайно все видели его в обтрепанных штанах. Главное-то ведь, чтобы под ними чувствовались крепкие мышцы! Вдобавок он сам пустил о себе слух, что к двум вещам совершенно, дескать, не способен: это быть серьезным и читать. В глазах простого человека серьезность – уже почти высокомерие; а кто читает, тому у нас не место, пусть идет своей дорогой; так важные господа обычно и делали. А этот нет. Он жил в провинции, и у него был не только замок, но и мельница, и он молол на ней муку, как всякий мельник. Его так и называли: «Мельник из Барбасты»; а часто ли он бывает на этой своей мельнице и что там делает, люди особенно не допытывались. Простой народ не вдается в такие тонкости; ученым он не доверяет, для него частенько достаточно одного словечка, и он уже не ищет никаких подоплек.

Король, настоящий король, существо таинственное, а если он не король, так тут не помогут самые роскошные одежды; настоящий король – все равно король, даже когда он не признан и в ничтожестве. Вдруг узнаешь его, и сердце у тебя замрет. Однажды на охоте Генрих растерял свою свиту; видит – под деревом сидит крестьянин.

– Что ты тут делаешь?

– Что делаю? Короля хочу поглядеть.

– Тогда садись позади меня! Мы поедем к нему, и ты посмотришь как следует.

Крестьянин сел позади Генриха на лошадь и, когда они поехали, стал спрашивать, как же ему узнать короля.

– А ты просто смотри, кто останется в шляпе, когда все остальные снимут.

Затем они догоняют охотников, и все господа обнажают головы.

– Ну, – спрашивает он крестьянина, – который же король? – А тот отвечает со всем своим крестьянским лукавством:

– Сударь! Либо вы, либо я, ведь только мы двое не сняли шляпы.

В словах крестьянина чувствовался страх и восхищение. И если король надул крестьянина, то и крестьянин с подобающей осторожностью пошутил с королем. Отсюда королю надлежит извлечь урок: оставшись наедине со своим государем, простой человек ненароком не снимет шляпы, сядет позади него на коня, но не позволит себе при этом забыть ни о благоговении, ни о подобающем страхе. Каждый такой эпизод начинается с шутки, а кончается нравоучением. Однажды Генрих, будучи в веселом расположении духа, поехал в город Байону: городские власти пригласили его на обед. Когда он прибыл, оказалось, что столы накрыты на улице, и ему пришлось сесть среди всего народа, беседовать с ним, отвечать на вопросы; но как близко ни придвигались к нему люди – настолько, что они слышали запах его супа и даже его кожаного колета, – он обязан был, смеясь и беседуя с ними на местном наречии, все же оставаться королем и тайной. Это удавалось ему без труда, ибо сердцем он был прост, только разум у него был не простецкий. И когда он с успехом выдерживал такой искус, то всегда чувствовал себя особенно легко, точно после выигранного сражения. А пока длится испытание, он забывает об опасности: он ищет развлечений и отдается им всей душой.