– Но королева, моя супруга, всех провела под предлогом болезни, которую она будто бы должна лечить водами Спа. А испанцы, да будет вам известно, народ недалекий, ходят словно на ходулях, и шея у них не гнется, как и их высоченные крахмальные воротники; поэтому они ничего не видят, что делается на земле. Так вот, не успели испанцы сообразить, о чем говорит королева, как ее величество взбунтовала всю страну. Правда, дон Хуан Австрийский спохватился и тут же поспешил выдворить ее из своих владений. А им еще накануне вечером был устроен бал в ее честь. И тут уж ничего не поделаешь – родной брат, король Франции, выдал ее испанцам из страха перед доном Филиппом.
Присутствующие ответили негодующим смехом, раздалось несколько проклятий. Генрих же, стиснув зубы, задумчиво добавил:
– Ничего! По крайней мере во время этой поездки моя Марго чувствовала себя ужасно важной дамой, пока ее не выгнали. Золоченые кареты и бархатные носилки, в них сидит всемилостивейшая королева, и повсюду ее с восхищением встречают белокурые люди. И сама она в восхищении. Вообще-то, ей не очень сладко живется, моей бедной Марго, в такой семейке. Ей следовало бы ко мне приехать. Здесь она мне нужна. К сожалению, ее брат – король запрещает ей жить с гугенотом.
Последние слова он сказал очень громко: Генрих заметил, что среди всеобщего шума только один человек внимательно на него смотрит – и это его дипломат.
– Как ни печально, господин де Морней, но король Франции ненавидит свою сестру и не разрешает ей видеться с нами.
В ответ Морней заметил, что ее величество королева Наваррская после своей неудачной поездки во Фландрию, наверно, ничего так страстно не желает, как встречи со своим супругом. Это все Лига восстанавливает царственного брата против его сестры. Герцог Гиз…
– Давайте выйдем, – предложил Генрих и первым покинул комнату.
Они быстро, как любил Генрих, прошлись по коридору – туда, обратно. Посол, прибывший из-под Парижа, сообщил о последних убийствах в замке Лувр. Гиз держит короля в непрестанном страхе и трепете. И король все чаще уезжает в монастырь, его гонит туда не только ужас перед потусторонним миром. Помимо собственной смерти, он боится, что его дом вымрет, ибо королева до сих пор не подарила ему сына.
– И никогда не подарит, – быстро вставил Генрих. – У Валуа больше не будет сыновей. – Он умолчал о том, от кого узнал это наверняка: от своей матери Жанны. Морней посмотрел на него и сказал себе, что Господь Бог правильно сделал, приведя его к этому государю. И в то же мгновение он прозрел окончательно и понял, кто такой Генрих: вовсе не мельник из Барбасты, и не бабник, и не командир двухсот вооруженных солдат, но будущий король, вполне сознающий себя избранником. Он надел на себя личину, оттого что мудр, да и подождать может – молодость длится долго. Но Генрих никогда не забывал о своем предназначении. И когда Генрих открыл теперь Морнею свое сердце, Морней низко склонился перед своим государем. Слова уже были не нужны, они поняли друг друга. Генрих только указал ему легким движением руки на парк «Ла-Гаренн», где им скоро предстояло встретиться без свидетелей.
Им помешали. Два старых друга Генриха – д’Обинье и дю Барта – воспользовались своим правом в любую минуту прерывать беседу своего короля. Они бросились бегом через двор, стремительно поднялись по лестнице и сейчас же заговорили, перебивая друг друга. Правда, новость, которую они сообщили, стоила того. Маркиз де Вийяр смещен. После неудавшегося нападения на замок губернатора наместник попал в немилость, и король Франции назначил на его место маршала Бирона, который действительно все сделал, чтобы это заслужить. Особенно Агриппа уверял, что так оно и есть. Полный радостных надежд, расхваливал он нового наместника, который будто бы из одного душевного благородства употребил все свое влияние при дворе, чтобы сместить своего угрюмого предшественника. Дю Барта, у которого был совсем другой темперамент, ждал, что, напротив, новый наместник окажется еще вреднее. Когда члены тайного совета узнали об этой замене, они тоже разделились на два лагеря.