Молодые годы короля Генриха IV

Наиболее благоразумные, такие как Рони и Ла Форс, который был католиком, видели в Бироне прежде всего злобного и желчного человека. Однажды в порыве ярости он саблей разрубил своей лошади морду, а это не говорило в его пользу. Лаварден и Тюренн, тоже принадлежавшие к различным вероисповеданиям, были, однако, согласны в том, что маршал Бирон все же заслуживает некоторого доверия. Он ведь принадлежит к одному из самых старинных родов Гиенни. Поэтому, естественно, он будет стремиться поддерживать здесь мир. Это казалось убедительным. Но Генрих, пока шумел и спорил его совет, прочел королевский приказ, который ему передали старые друзья. И там было написано, что маршалу Бирону дается неограниченная власть и полномочия распоряжаться по всей земле и провинции Гиеннь в отсутствие короля Наваррского. Как будто я отсутствую, ну, например, сижу пленником в Лувре! Так это понял Генрих. Ему стало холодно, потом бросило в жар. Он свернул приказ в трубку и скрыл ото всех.

Морней, или Добродетель

Рано утром Морней отправился в парк «Ла-Гаренн». Там не было еще даже часовых. Когда придет король, никто не будет наблюдать за ними, и их разговор останется тайной. Посол Генриха надеялся, что король сообразит, насколько это удобный случай для беседы, и явится один. Морней был весьма высокого мнения о своих дипломатических действиях, где бы они ни имели место – в Англии, во Фландрии, во время войны или при заключении мира. Ожидая Генриха в парке «Ла-Гаренн» и слушая щебетание и трели ранних птиц, он предавался размышлениям о величии творца, допускающего, чтобы невиннейшая природа так тесно соприкасалась с нашим мерзким миром; а через своего сына воссоединил он то и другое, ибо Иисус умер в поту и крови, как умираем и мы, и так же, как мы, только еще более трогательно, нес в себе песнь земли. Морней записал эту мысль на своих табличках для жены своей Шарлотты Арбалест. Уже три года, как они поженились, но бывали часто и долго в разлуке – из-за поездок мужа, ибо государи посылали его добывать денег все снова и снова. И Морнею приходилось больше вести счет долгам и процентам, чем сентенциям о жизни и смерти. Но их он все-таки записывал по требованию своей невесты, после того как они обрели друг друга в Седане, в герцогстве Бульонском, этом убежище беглецов.

Их встреча произошла в суровое время, когда действительно речь шла о жизни и смерти, – через два года после Варфоломеевской ночи, и оба они хоть и не стали ее жертвами, но продолжали жить только ради славы Божией, гонимые и в бедности. Поместья Шарлотты были конфискованы, так как и отец ее, и первый муж принадлежали к последователям истинной веры. Друзья тогда убеждали молодого Морнея вступить в более выгодный брак; он же отвечал, что злато и серебро – последнее, о чем надо думать, выбирая себе жену; главное – благонравие, страх Божий и добрая слава. Всем этим обладала Шарлотта; кроме того, у нее был ясный ум – и она занималась математикой, зоркий глаз – и она рисовала. Она была милосердна к беднякам и умела внушить страх даже сильным мира сего своей непримиримостью ко всякому злу. Но больше всего старалась она всей силою своего рвения служить Богу и Церкви. Именно это, а не злато и серебро принесла она мужу в приданое. И Морней почувствовал себя богачом, когда она рассказала ему, что еще ее отец однажды в Страсбурге присутствовал при том, как мейстер Мартин Лютер спорил с другими докторами богословия. А Лютер никогда и не был в Страсбурге: Морней справлялся. Но если рассказ отца так светло преобразился в ее воспоминаниях, то разрушать высокое воодушевление Шарлотты Морней не хотел, и он промолчал. Таков был его брак с этой гугеноткой.

– Вы меня поняли и встали рано, – вдруг сказал Генрих; он вошел в беседку незаметно и сел подле Морнея. Затем тут же спросил: – Что вы скажете о моем тайном совете?

– Он слишком мало тайный и слишком шумный, – отозвался Морней, не моргнув глазом, хотя Генрих и подмигнул ему.

– О маршале Бироне плели много вздору. Верно? Он мне искренний друг. Таково, должно быть, ваше мнение?

– Сир! Будь он вам другом, не назначил бы его король Франции на эту должность. Но, сделавшись вашим наместником, даже искренний друг скоро отошел бы от вас.

– Я вижу, что не зря мне хвалили ваш ум, – заметил Генрих. – Многому нам пришлось научиться, а, Морней? Вам нелегко было в изгнании.

– А вам – в Лувре.

У обоих взгляд стал далеким. Но через миг они очнулись. Генрих продолжал:

– Мне нужно быть крайне осторожным, двор снова хочет захватить меня в плен. Читайте! – Он развернул вчерашнее послание: вся власть и все полномочия маршалу Бирону…

– «В отсутствие короля Наваррского», – громко прочел Морней.

– В мое отсутствие, – повторил Генрих и невольно содрогнулся. – Нет уж, довольно! – пылко заявил он. – Меня в Париж силком не затащишь!

– Вы вступите в него опять уже королем Франции, – твердо заявил Морней и почтительно описал рукой полукруг – ни один царедворец не выполнил бы этот жест с таким совершенством. Генрих пожал плечами.