Молодые годы короля Генриха IV

– Фоссеза, дочка, позови ко мне моего дорогого повелителя. Скажи, что у меня есть для него новости о моем брате, короле Франции. Тебе, наверное, тоже хотелось бы их узнать. Мой брат видел дурной сон, мать мне написала какой. Ему приснились разъяренные звери – тигры и львы пожирали его, – и он проснулся весь в поту. Тогда он приказал перебить всех животных в его зоологическом саду. Поди передай это нашему повелителю и скажи, что мне известно еще гораздо больше.

Марго нарочно сказала «нашему повелителю»: пусть Фоссеза думает, что она ничего не знает, ничем не уязвлена и по-прежнему с легким сердцем считает ее своей дочкой. Однако Фоссеза не вернулась, вернее, она осталась у Генриха; и так как она не передала ему поручения, то он в этот день и не пришел к Марго. Это было равносильно признанию, и с тех пор девушка стала избегать королеву, упрямилась, дерзила и старалась восстановить против нее короля; Марго же, напротив, не могла забыть годы счастья, она не хотела, чтобы они миновали, и поэтому остерегалась совершить какой-либо непоправимый поступок. Она надеялась, что ее дорогой повелитель скоро пресытится Фоссезой, как пресыщался другими, и старалась завлекать его и удерживать возле себя новостями из Лувра. Он и сам узнавал кое-что через своего Рони, у которого двое братьев были при французском дворе. Супруги встречались, чтобы обмениваться вестями, сопоставлять их; это было то, что теперь их больше всего сближало.

– Король Франции вводит все новые налоги, чтобы содержать своих любимцев, – начинал один из супругов.

Другой подхватывал:

– В народе его иначе и не называют, как тиран.

И оба, перебивая друг друга, продолжали:

– Долго это тянуться не может. Теперешний любимчик – его зовут Жуайез – заполучил в жены одну из сестер королевы и целое герцогство; этого дворяне королю не простят. А народ не забудет, что такой проходимец мог на своей свадьбе, которую оплатил народ, щеголять разодетый, как сам король. Во Франции еще не видали такого мотовства. Семнадцать празднеств – и все за счет налогов: маскарады, турниры, по Сене плавают вызолоченные суда с голыми язычниками – как раз подходящее зрелище для простых людей, которым нужно напоминать как можно реже об их тяготах.

– Больше того, мы должны облегчать их, – говорил Генрих. – Нацедить себе вина из бочки – это пустяк, это не то что сосать кровь из народа.

Избалованная принцесса Валуа, когда-то столь прославленная и воспетая за свои почти вызывающие наряды, в которых она появлялась во всевозможных процессиях, покорно опустила голову. Сейчас все ее честолюбие сводилось к тому, чтобы оставаться и впредь сельской государыней. А для своего дорогого повелителя Марго мечтала о гораздо большем – она уже давно прониклась взглядами Генриха на его предназначенье, но ей хотелось, чтобы это случилось не слишком скоро. Ведь ее брат – король, которого она не любила, мог еще иметь наследника; и тогда их дом не вымрет. Для Марго ее брат нередко бывал ближе, чем Генрих; и ее не удивляло, что своих любимцев, которые всего-навсего вредные мелкие авантюристы, он осыпает благодеяниями, словно родных детей. Он хотел видеть в них своих детей, хотел, чтобы они стали ими, лишь бы не быть одному среди разъяренных хищников, терзавших его в сновидениях. Да, Марго иной раз понимала его: это случалось в те минуты, когда она оставалась одна и размышляла. Теперь он даровал и брату этого Жуайеза титул герцога и выдал за него вторую сестру королевы. Король даже перестал платить жалованье своим солдатам, он говорил: «Я образумлюсь, только когда женю всех моих детей». А Марго думала: «Его дети!» Долго вздыхала она, забывшись в свете свечей и не замечая, что легкий ветерок перебирает страницы лежащей перед нею книги.

Однажды, получив вести, которые ее сильно взволновали, она тут же вызвала к себе Генриха, но оказалось, что он куда-то выехал верхом. Вместо него явилась Фоссеза, она подурнела, побледнела, лицо вытянулось, и она была не в духе. «Скоро между ними все кончится», – пронеслось в голове у Марго; но ей слишком хотелось поделиться тем, что у нее на сердце, – пусть даже с девушкой, которую он прижимал к своей груди, как некогда прижимал Марго.