Молодые годы короля Генриха IV

Было воскресенье, день стоял солнечный и ясный. Бедному Валуа казалось, будто он прямо воскрес из мертвых. В первый раз у него не было страха, что Лига его захватит и увезет. Ведь приближался его брат Наварра. Король слушал обедню, когда оба войска встретились у ручья, в трех милях от города; дворяне французского короля со своими полками и старые гугеноты. И те и другие, не останавливаясь, – это было бы не по-дружески, – смешали ряды, сообща разнуздали лошадей и принялись их поить из одного ручья. Это занятие помешало им пуститься в ненужные разговоры и праздно глазеть друг на друга. А увидали бы они постаревшие лица, тела, исполосованные шрамами; поняли бы, что и другие, не только они, испытали немало горя, вспомнили бы свои сожженные дома, убитых близких, двадцать лет междоусобиц. И конечно, не смогли бы во время своего первого мирного свидания не вспомнить Варфоломеевской ночи – нет, этого не смогли бы ни виновники, ни жертвы. Кто-то предложил снять недоуздки и въехать с лошадьми в ручей. А король Наваррский ждал позади и не вмешивался; вперед он выслал командующего своей пехотой.

Однако у ручья солдаты говорили; «Господин де Шатильон!» – и не хотели верить. И все-таки было воскресенье, день стоял солнечный и ясный, сын адмирала Колиньи один вышел навстречу маршалу д’Омону и обнял его. Люди вокруг них расступились и обнажили головы. И когда это все же свершилось и дошло до людских сердец, между обеими армиями началось братание.

Короли последовали примеру своих солдат. Они не хотели толкать войска к перемирию. Обе армии должны были опередить желания своих начальников и даже удивиться, как это они себе позволили такую смелость. В замке Дю-Плесси, на том берегу, король Франции ждал короля Наварры, он передал ему, что просит переправиться через реку. Услышавшие это предложение могли подумать, что Валуа еще недостаточно научен несчастьями, и предположить дурные намерения. Замок Дю-Плесси стоит на слиянии Луары и Шера. Тот, кто здесь переправляется, остается без прикрытия, отовсюду может прогреметь предательский выстрел, а на узкой косе Генрих будет беззащитен и окажется во власти Валуа. Несколько приближенных короля Наваррского усиленно ему не советовали это делать, но он не поддался уговорам, сел в лодку с несколькими дворянами и телохранителями, даже не сняв шляпы с белым плюмажем и красного короткого плаща. И каждый видел издали, кто именно едет.

Он благополучно пристал к другому берегу, ибо так хотел Господь, а еще потому, что уж очень сильна была тоска Валуа по Генриху. Наварра понял это по собственной тоске и оттого был уверен в своей безопасности. Затем приближенные французского короля проводили его в замок. Валуа тем временем поджидал его в парке, – король пришел на целый час раньше и в душе тревожился, хотя внешне был похож на спящего, и все же не решался спросить: «Да где же он? Не случилось ли с ним несчастья?» Окруженный возвратившимися к нему придворными, он ни одного не спрашивал о том, что его волновало. Но вдруг слышит, что Наварра в замке; тогда, позабыв обо всем, Валуа побежал навстречу; только пробежав несколько шагов, он наконец вспомнил, что он монарх, и придал себе должную осанку. В парке было полно людей – и придворные, и простой люд. Король Франции прошел половину пути навстречу Генриху. И половину пути прошел король Наваррский.

Он спустился по ступеням лестницы, ведшей из замка в парк. Все увидели, что он одет как солдат, куртка сильно вытерта панцирем на плечах и с боков. Бархатные панталоны в обтяжку были цвета увядшей листвы, плащ ярко-алый, серую шляпу украшали белые перья и прекрасный аграф. Все это разглядели во всех подробностях и двор и народ. Кроме того, многие заметили, хотя предпочли бы этого не замечать, что борода у него уже седеет. Навернулись у Генриха на глаза слезы или нет, на это никто не обратил внимания, хотя плакал он легко, как могли еще помнить его старые знакомцы. Но даже им было трудно узнать это исхудалое лицо, ставшее еще уже, чем бывают лица обычно; тем длиннее кажется его свисающий нос, на переносице глубокая полукруглая морщина; брови напряженно приподняты. Это не простое лицо, и только выражение решительности делает его лицом солдата. Ничто уже не напоминает в нем болезненного пленника Лувра. Этот Наварра идет твердым шагом навстречу королю.

На полпути их отделил друг от друга поток людей. И вот оба стоят, взорами ищут друг друга в толпе, здороваются, раскрывают объятия. Они бледны, их лица почти суровы. В это мгновение они еще только стремятся друг к другу, а в следующее все уже будет по-иному. Мир! Мир! – вот она наконец, эта минута справедливости и добра!

– Дорогу королю! – кричит охрана; толпа расступилась, и когда король Наваррский предстал перед его величеством, он склонился перед ним, а Валуа его обнял.

Вторая книга царств, глава I, стихи 19 и 25