Молодые и красивые. Мода двадцатых годов

Пожалуй, это самые яркие эксперименты в художественной лаборатории большевистской России. В них было много надуманного, но была масса здравых идей с хорошим коммерческим потенциалом. Авангардисты, и это их безусловный плюс, твердо ощущали городскую брусчатку под ногами, учитывали специфику времени, места и менталитета советских граждан. Но, к несчастью, красная арт-мода, интересная, по-юношески максималистская, в чем-то наивная, повторила судьбу русского авангарда, грубо пришпоренного на бегу.

Рабочая молодежь в спортивных костюмах. Обращают внимание трикотажные юбки-бриджи на девушках. Такими крепкими и здоровыми, по мнению партии, должны были быть все молодые люди советской республики

1926 год.

Архив О. А. Хорошиловой

Нэпманский джаз-банд

Середина 1920-х годов. Архив О. А. Хорошиловой

Костюмы и нравы

Счастливцы, росшие в корсетах, по всем правилам хорошего тона, оставили Россию в первой половине двадцатых. Их «принсипы» пришлись Парижу впору. Нравы новой России определяли бескорсетники – бойкие пролетарские молодцы с инстинктами животного свойства. Уважение к человеку они потеряли во время Первой мировой и Гражданской. К трупам привыкли. Религию осознать не успели – ее отменила революция, а новых стальных заповедей большевики еще не выковали – были заняты борьбой за власть и о нравах особо не думали. НЭП, рожденный в горячке 192 Нода, лишь раззадорил дикие инстинкты. Ночные кабаре, наркотики, алкоголь, железные мускулы и маузеры сделали доступными те виды плотского удовольствия, о которых до 1914 года поминали лишь в церковных анафемах, а во время войны под страхом расстрела практиковали самые отчаянные «фраеры».

О любви никто не говорил. Ее не знали. Общение сводилось к банальному «удовлетворению биологических половых потребностей», как писали врачи. Они же на страницах комсомольской прессы говорили о вреде такого типа «общения», о том, что оно приводит к трудовому бессилию и нежелательной беременности партнерш, что оно связано с «пользованием услугами проституции и опасностью венерического заражения». Не помогало.

Эксцентрические ленинградские декаденты в модных костюмах и макияже. Автор снимка, В. М. Коваленко, позирует справа с коробком спичек

1930 год.Коллекция А. А. Классена (Санкт-Петербург)

Пролетарий тек в кабаре, ночные клубы и на частные квартиры для интимных встреч, хотя власти периодически устраивали облавы, а в Петрограде еще в 1919 году организовали трудовую колонию для «злостных проституток»[79]. Начальнику Петроградской милиции И. С. Серову не оставалось ничего другого, как просто признать факт: «Все более или менее оживленные улицы города в вечерние и ночные часы кишат женщинами, откровенно торгующими своим телом и обращающими на себя внимание своим вызывающим поведением»[80].

Большинство молодых людей из пролетариев начинали половую жизнь в раннем возрасте, что также беспокоило врачей: «Анкета, произведенная в 1922 г. в Москве, в Свердловском университете, где большинство студентов – рабочие и крестьяне, показала печальную картину: больше 40 % всех юношей познали половую жизнь в возрасте 16 лет. Неустойчивость и даже распущенность в половом отношении проникла и в школу второй ступени»[81]. Предлагали единственный возможный выход – «распространение спорта в рядах рабочей молодежи». Это было в середине двадцатых. В 1929-м, в год кончины НЭПа, уличенных в «распущенности» молодых людей просто выкидывали из комсомола. Такой подход оказался более действенным. В России самые острые вопросы традиционно решали запугиванием.

Наркотиками тоже увлекались с раннего возраста. Их привозили китайцы, в большом количестве осевшие в Петрограде, а также выходцы из недавно сформированных среднеазиатских республик. Опиум, гашиш, кокаин и морфий предлагали специальные люди, «толкачи», в клубах, кафе и кабаре.

Но все это – лишь одна, темная, сторона контрастного НЭПа. Относительная свобода нравов, как это часто бывает, тождественна относительной свободе искусства и костюма. До середины двадцатых художники все еще верили в светлое авангардное будущее советской России и всеми силами его приближали. Процветала культура кабаре, режиссеры экспериментировали с пластикой и терпением властей, выводили на сцену полуобнаженных джазовых танцовщиц, хрупких нимф в лоскутках Айседоры, нагловатых травести, забавлявших зрителей уличными шуточками и волшебным перевоплощением.