Молодые львы

Самое главное — не заплакать. Какой он маленький! Все другое — потерявший форму разбитый нос, уродливо разорванное ухо, рассеченная бровь — выглядело ужасно, но труднее всего было примириться с тем, что он казался таким маленьким. Жесткая синяя рабочая форма была слишком велика ему, он терялся в ней и казался совсем крошечным. Сердце разрывалось, глядя на то, как его унизили. Все в нем выражало покорность, все, кроме глаз: и робкая походка, какой он вошел в комнату, и мягкая, неуверенная улыбка, какой он встретил ее, и смущенный, поспешный поцелуй на виду у конвоира, и тихий, кроткий голос, каким он сказал «здравствуй». Страшно было подумать о той длительной, жестокой обработке, которая сделала ее мужа таким покорным. Только глаза его горели диким и непокорным огнем.

Они сели на жесткие стулья, почти касаясь друг друга коленями, словно две старые дамы за послеобеденным чаем.

— Ну вот, — мягко сказал Ной, нежно улыбаясь ей, — ну вот. — Во рту у него между зажившими деснами зияли темные провалы там, где были выбиты зубы, и это придавало его искалеченному лицу ужасное выражение: придурковатое и вместе с тем чуть хитрое. Но Уайтэкр подготовил ее, рассказав про выбитые зубы, и на ее лице не дрогнул ни один мускул.

— Знаешь, о чем я думаю все это время?

— О чем? — спросила Хоуп. — О чем ты думаешь?.

— О том, что ты однажды сказала.

— Что же это?

— «А ведь совсем не было жарко, даже нисколько!» — Он улыбнулся ей, и снова ей стало ужасно трудно сдержать слезы. — Я хорошо помню, как ты это сказала.

— Вздор, — сказала Хоуп, тоже пытаясь улыбнуться, — стоило вспоминать об этом.

Они молча смотрели друг на друга, словно им не о чем было больше говорить.

— Твои тетка и дядя, — прервал молчание Ной, — все еще живут в Бруклине? Все в том же саду?..

— Да. — У двери зашевелился конвоир. Он почесался спиной о косяк, послышалось шуршание его грубой одежды.

— Послушай, — сказала Хоуп, — я разговаривала с капитаном Льюисом. Знаешь, что он от меня хочет…

— Да, я знаю.

— Я не собираюсь уговаривать тебя, — сказала Хоуп, — поступай так, как считаешь нужным.

Тут Хоуп заметила, что Ной пристально смотрит на нее, медленно переводя взгляд на ее живот, туго обтянутый старым платьем. — Я ему ничего не обещала, — продолжала она, — ничего…

— Хоуп, — сказал Ной, не отрывая глаз от ее округленного живота, — скажи мне правду.

Хоуп вздохнула.

— Хорошо, — сказала она. — Пять с лишним месяцев. Не знаю, почему я не написала тебе, когда могла. Почти все время я должна была лежать в постели. Пришлось бросить работу. Доктор говорит, что, если я буду продолжать работать, у меня может быть выкидыш. Вот поэтому я, вероятно, и не сообщила тебе. Я хотела быть уверенной, что все будет хорошо.

Ной испытующе посмотрел на нее.

— Ты рада? — спросил он.

— Не знаю, — ответила Хоуп, мысленно желая конвоиру провалиться сквозь землю. — Я ничего не знаю. Это ни в какой мере не должно повлиять на твое решение.

Ной вздохнул, потом наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Это замечательно, — сказал он, — просто замечательно.

Хоуп посмотрела на конвоира, окинула взглядом пустую комнату, окна в решетках.

— Разве в таком месте, — проговорила она, — ты должен был узнать эту новость!

Конвоир, флегматично потираясь о косяк двери, напомнил:

— Еще одна минута.

— Не беспокойся обо мне, — быстро заговорила Хоуп, так что слова не поспевали друг за другом. — Все будет хорошо. Я уеду к родителям, они позаботятся обо мне. Ради бога не беспокойся.

Ной поднялся.

— Я не беспокоюсь, — сказал он. — Ребенок… — Он неопределенно, по-мальчишески махнул рукой, и даже здесь, в этой мрачной комнате, Хоуп усмехнулась дорогому, знакомому жесту. — Вот это да!.. — сказал Ной. — Ну, как тебе это нравится? — Он прошел к окну и выглянул через решетку во двор. Когда он повернулся к ней, его глаза казались пустыми и тусклыми. — Прошу тебя, — произнес он, — пойди к капитану Льюису и скажи ему, что я поеду, куда меня пошлют.

— Ной… — Хоуп встала, пытаясь протестовать и чувствуя в то же время облегчение.

— Все, — сказал конвоир, — время кончилось. — И он открыл дверь.

Ной подошел к Хоуп, и они поцеловались. Хоуп взяла его руку и на мгновение приложила к своей щеке, но конвоир еще раз предупредил:

— Все, леди.

Хоуп вышла в дверь и, прежде чем конвоир успел закрыть ее, еще раз оглянулась и увидела, что Ной стоит, задумчиво глядя ей вслед. Он пытался улыбнуться, но из этого ничего не вышло. Тут конвоир закрыл дверь, и больше она его не видела.

20

— Скажу тебе по правде, — говорил Колклаф, — я очень жалею, что ты вернулся. Ты позор для нашей роты, и я не думаю, что из тебя удастся сделать солдата даже за сотню лет. Но, клянусь богом, я не пожалею для этого сил, если даже мне придется разодрать тебя пополам.