– Возможно, я не выкладываю всей правды ни о чем. Друзья не знают, что мне нравится не электронная музыка, под которую мы танцуем в клубах, а итальянская эстрада. Возвращаясь домой в четыре утра, я слушаю Ультимо![37] Не думаю, что я когда-нибудь говорил друзьям, что мой отец несколько лет просидел без работы. Не думаю, что когда-нибудь посвящал их в то, что начал репетиторствовать, давая уроки химии двум мальчикам…
Я спрашиваю о причинах – вопрос уровня психолога-новичка, но я не могу не задать его. И я просто спрашиваю:
– Почему?
Ответ, который он мне дает, полезен обоим:
– Я не знаю, что они могут подумать. Все они кажутся мне такими уверенными в себе, им так легко быть самими собой, они так невосприимчивы к чужим суждениям… Они словно позволяют себе быть такими, какие есть, невзирая на мнение других. А я в это время переживаю даже по поводу того, что бы они сказали, узнав, что у меня есть татуировка, которую никогда не видел никто, кроме моего тату-мастера…
Валерио вызывает во мне умиление, и однажды я сказала ему слова, которые мне уже доводилось говорить другим клиентам его возраста, с таким же чувством одиночества, отчуждения, несоответствия, из-за которых они ощущали себя осужденными на пожизненный срок с максимально строгими условиями содержания. Я ответила Валерио: все молодые люди, которых я знаю, приходят в кабинет психолога с такой же сильной тревогой, считая себя социально некомпетентными.
Каждый из них был уверен, что он хуже всех других. Каждый из них был талантлив, но каждый довольствовался неудачей.
Не торопитесь считать их жалкими. Как пишет Никола Ладжойя[38], есть такой медальный зачет, в котором побеждает проигравший[39].
Сообщая Валерио, что его откровение не стало для меня совсем уж неожиданностью, я вспомнила Гайю, двадцати шести лет, работающую студентку. Она ходит ко мне уже довольно давно, потому что испытывает сложности во взаимоотношениях с
Однако недавно она, как и Валерио, рассказала мне о новых изменениях в своей траектории развития. Как и Валерио, она ощущает, что больше не движется вперед, а скорее откатывается назад. То, что она смогла для себя выстроить, после пандемии распалось, не выдержав удара. Она не была отрезана от коллектива, как это произошло много лет назад, когда ее класс решил, что она слишком странная. Из-за ковида не все, что они делали
У Мириам, двадцати одного года, похожая история: она предпринимала различные попытки стать частью чего-то большего (компании, коллективной идентичности) и всегда ощущала себя обузой, человеком, чье присутствие в коллективе не приветствуют и чьего отсутствия никто и не заметит. Лишней. Ей всегда была присуща привязчивость и уступчивость, она всем и всегда говорила
Свои сложности и Гайя, и Мириам объясняют так: они не находят во внешнем мире отражения своего внутреннего мира, словно другие сделаны из иного материала, словно у них в руках был учебник, номера страниц в котором не такие, как у остальных. Они не встретились с собой, не доверяют общим кодам, не идентифицируют себя как часть общего целого.
Когда Гайя предлагает остальным пойти куда-нибудь вместе после окончания рабочей смены, в ответ слышит, что будет слишком поздно, на улице холодно, на улице жарко, все слишком устали. Когда другие предлагают ей сходить куда-нибудь после ужина – потому что, если они встретятся в восемь (когда закрывается магазин, где она работает), им придется ужинать вне дома, а у них в карманах не всегда водятся деньжата, – она отвечает, что на следующее утро в семь уже должна садиться на поезд, чтобы ехать в университет. Друзья для нее очень важны, но она больше не готова на любые жертвы, чтобы быть с ними. Чтобы обрисовать масштабы всей ситуации, следует сказать, что Гайя переживает глубокий кризис относительно своего будущего. Она не знает, что будет делать в следующем году, когда получит диплом в области, которая более ей не интересна. Как вариант, можно всю жизнь проработать продавщицей, однако это не предел ее мечтаний. А правда в том, что, как и при любом кризисе, завуалированном или явном, наступает момент, когда мы от других отстраняемся.