– Беатриче, но… разве мы не говорили, что ваши отношения устраивают вас такими, какие они есть? Разве мы не обсуждали ваши шутки вокруг еды, неожиданную поездку в Амстердам? Разве вы только что не сказали, что он признался вам в любви? Если вы не увидитесь сегодня вечером, то потому, что вы сами предложили ему отложить встречу до выходных. Ради бога, о чем мы говорим?..
Прошло шесть месяцев с тех пор, как Виттория ушла от Джузеппе. Все это время он страдал.
Он мог пойти и вернуть ее, совершив импульсивный поступок – такие поступки не были прописаны в матрице его поведения. Вместо этого он плакал, не выходил из дома, трижды попал в аварию, потому что был рассеян во время вождения, удвоил количество сеансов психотерапии, пропустил одну сессию в университете, признался в своих трудностях родителям и закопался в себе.
В то же время до него доходили новости о летних каникулах Виттории, о новом бойфренде, с которым она встречалась, о том, что она сменила цвет волос, о том, что она предположительно поедет за границу на девять месяцев, чтобы пройти обучение по программе обмена «Эразмус»[49].
Джузеппе утверждает: страх, что она уедет, в конце концов подтолкнул его предпринять что-то, чтобы приблизиться к ней.
– Не знаю почему, но я воспринял ее отъезд как окончательный разрыв. Однажды мне приснилось, что она никогда не вернется, и это показалось невыносимым. За все это время я понял, что могу сносить, что она не со мной, – но только после того, как по-настоящему узнал себя. Она же почти два года встречалась с парнем, которого имела полное право бросить, потому что он никогда не был с ней искренен. Я понимаю, что я был изменником – не тем, кто наставляет тебе рога, а еще более опасным. Тот, кто тебе изменяет,
Я виноват: не рассказал ей, что на самом деле чувствовал. Не поверил, что могу быть с ней откровенен. Не признал, что она все сделала в нашей паре, чтобы мы были откровенны, но я обокрал нас, причинил ей боль, позволив думать, что это она из нас двоих неполноценна. Хочу признаться, что это я в нашей паре всегда был партнером, который отсутствовал. Я хочу, чтобы она могла рассказать и другим, и себе правду о том, как все было на самом деле.
Знаете, какое сравнение пришло мне в голову? Виттория оканчивает обучение на факультете архитектуры. Когда однажды она станет крупным архитектором, и ей, например, по случаю получения престижной премии посвятят целый номер журнала, или книгу, или мини-сериал о ее жизни, как было с Захой Хадид, кураторы захотят знать и о ее личной жизни. И я представляю, что они спросят о первой любви. Если она захочет рассказать об этом, я бы хотел, чтобы ей не пришлось говорить, что ее чувства не были взаимными и что ей пришлось уйти, чтобы не унижаться. Я хочу, чтобы она знала об истинном положении дел, а не придерживалась ложной версии. Я написал ей, прося о встрече, потому что хочу сказать ей что-то настоящее, а потом она может поступать с тем, что услышит, как сочтет нужным.
Если она согласится, я приду на встречу и скажу, что она встречалась с человеком, который сильно любил ее, но не справлялся с собой. Если она согласится встретиться со мной, я извинюсь, что не научился быть с ней…
Читатель, читательница, подойди поближе, и я скажу тебе кое-что. Чем дальше я двигаюсь вперед, тем больше понимаю: мне нелегко писать эту книгу, давать голос этим молодым людям. Чем больше я этого хочу, тем меньше это удается. В определенном смысле я чувствую себя как Джузеппе.
В своем конкретном случае я чувствую, что моя некомпетентность обусловлена двумя основными факторами.
Во-первых, повторю, я уже несколько лет получаю сигналы от молодых людей, которые осаждают мою профессиональную практику: они везде, и все вокруг – они. Я нахожусь внутри этого феномена, улавливаю сообщения, которые считаю важным передать дальше по цепочке. Однако я до такой степени переполнена этим, что боюсь не справиться, не суметь выразить этого словами. Я хочу просто показать вам на них и сказать: ну же, взгляните! Разве вы не видите, как им плохо, но не потому, что с ними что-то не так. Вы когда-нибудь к ним прислушивались? Как такое может быть? Прислушайтесь, есть что-то неправильное в том, чтобы описывать их в книге. Вот же они, стоят и просят, чтобы их заметили, повернулись в их сторону, а не в мою!