Молох

— Здравствуй, брат — шаблонно заговорил Вано — И здравствуй ты, мой дорогой спутник. Далеко же вы зашли. Хотел сразу убить, как узнал, что вы укокошили паренька на Площади Восстания, но дал шанс.

Со стороны тоннеля, ведущей к Ботанической, неспешно шёл человек в чёрном одеянии. Метр за метр он непринуждённо сокращал расстояние. Подолы плаща оставляли на полу чистую линию. Он вступал по станции — палач метро, копия Чёрного Санитара. Причина зла и бед центральных станций метро, пустивших метастазы на все ветки подземки. Сверхчеловек, которого невозможно ни ранить, ни убить, ибо чёрный цемент, текущий по сосудам, затянет любую рану. Ахмет понимал, что его брат больше не был человеком, став остервенелым Веганом без чувств и эмоций. А Он продолжал идти вперёд, пока не оказался на расстоянии вытянутой руки. Плавным движение Вано стянул капюшон, и Ахмет с Иисусом чуть не плюхнулись на пятые точки, лицезрев Его.

То, что скосило жителей Гренадёрской, отражалось в лице Властителя. Волдыри с гнойными прыщами покрывали 99 процентов кожи лица. Из некоторых выпуклостей торчали густые чёрные волосы. Зубы-треугольники, наточенные ножом, на языке синий нарост, существующий, казалось бы, своей собственной жизнью. Иисус не выдержал и отошёл в сторону. Вано не обратил на него внимания, вглядываясь чёрными бусинками в глаза родственника.

— Что с тобой стало, брат? — искренне удивляясь, спросил кавказец.

— Это метро меня таким сделало и не убило — не меняя интонации, проблеял Вано. — У меня чума, братишка, та самая, скосившая здесь всех жителей. Я бы показал тебе чёрные волдыри на подмышках, но, думаю, ты мне поверил на слово. Мы наткнулись на эту станцию в то время, как ты гнусно сбежал с метро. Ну ничего, я прощаю тебе, мы же семья. Так вот, здесь я подхватил заразу, принявшую куда более мутировавшую форму. С ней не живут недели при таком росте болезнетворных клеток, но проказа не стала меня карать. Метро защитило, в качестве цены забрав мою кожу. Не волнуйся, я был последним заражённым; Метро и об этом позаботилось. Но…

Ахмет, завороженный видом своего братца, не успел среагировать на смачный плевок в сторону Иисуса. Да и как на это среагируешь? Иссиня-коричневая харча, лавируя в воздухе, угодила аккурат жмурю в лицо. «Она передаётся через слюну, — продолжил Вано, добавив. — Это наше с тобой дело».

Всё: ненависть, злоба, осознание смерти пусть и не совсем человека, но существа, полноценно заменившего Пашку, Чуму, Чулок и Молоха, скопилось в кавказце. Не осталось страха за то, что брат и его наградит бубонной чумой. Мгновения ока разверзся спёртый до безобразия воздух и родственники вступили в хоровод пляски и смерти, который закончился стремглав, не успев начаться. Это жизнь: в фильмах по другому. Один удар, и человек, захлёбываясь зубами вперемешку с кровью, лежит на ринге, отдыхая во время десяти сладострастных секунд, отчитываемых рефери. Десять секунд.

Ахмет вцепился Вано в горло, но брат не останавливал его. Резким взмахом руки Властитель разомкнул объятья, пустив в ход удар с левой по печени. Правой под дых. Воздух, где он? Неужели, всё? Нет, пять секунд в запасе! Горло псевдо-диггера приняло на себя удар свинцовых костяшек. Рано умирать! Удар прямой в нос, и кость ушла в мозговую долю. Палач совершил своё дело, палач может уходить. С улыбкой на лице Ахмет завалился на пол. Сознание потекло ввысь, обратно в песчаную пустыню, чтобы через пару минут, когда умрёт последний нейрон в мозге, оказаться частью вселенной. Если повезёт — осознавать своё существование, как то нечто в катакомбах между Чернышевской и Арсенальной.

И за две минуты, не в силах сказать «прощального» слова братоубийце, кавказец видел, как в тоннеле скрывается инфицированный Иисус. Ботаническая, а там через Петроградку на Чёрную Речку. Что ж, ему не в первой. Бездыханный Ахмет лежал на полу, истекая кровью, и ждал. Как ждал Вано, переводя дыхание близ колонны, у которой некогда стоял жмурь. Десять секунд — это так много, даже можно поверить в Бога. Того самого, о котором говорил Властитель. Он его тоже не отпускал, заставляя скитаться по бескрайней обезлюдевшей пустыне и одновременно смотреть через свои мёртвые остекленевшие глаза. Смотреть на станцию Гренадёрскую, ставшую персонажу могилой.