Тут на дне ящика сыщик увидел цветную фотографию, которая заставила его вздрогнуть — на снимке была запечатлена счастливо улыбающаяся Оксана в синем свитере со цветком на груди. Он отметил, что фотография была порвана, вторая половина отсутствовала и виднелась чья-то рука.
— Это что за фотография и кто стоит сбоку нее? — спросил опер.
Веснин присмотрелся и хмуро выронил:
— Это она порвала меня и выбросила. Фотографировались в ателье года три назад.
— Она в последнее время носила этот свитер? — спросил Кравцов.
— Это ее любимый свитер, — понуро ответил муж.
— Посмотри в гардеробе. Он там висит?
Веснин, открыв платяной шкаф, порылся в вещах и помотал головой:
— Свитера нет.
Опер, стараясь не выдать своего волнения, спросил:
— Оксана носила белые рейтузы?
— Да, носила.
— Поройся в вещах, нет ли там белых рейтуз?
— Так у нее их было много.
— Найди хотя бы одни.
— Вот, нашел! — крикнул Веснин, склонившись к тумбочке возле кровати.
Убедившись, что это действительно белые рейтузы, опер сунул их в карман и на недоуменный вопрос хозяина ответил:
— Я их изымаю. Также забираю фотографию. Кстати, она носила разноцветные платки?
— Да, носила. Только не разноцветный, а однотонный. Носила и шляпку.
— Посмотри, они на месте?
Осмотрев вешалку в прихожей, хозяин сообщил:
— Шляпка на месте, а вот платка не вижу. Висит только зимняя мохеровая шаль.
Закончив с делом, Кравцов решил открыться перед Весниным. Усадив его за стол на кухне, он сообщил:
— Обнаружены разрубленные части неизвестной женщины. Есть подозрение, что ею может оказаться твоя жена.
— Вы что, шутите? — побледнел мужчина. — Это точно она?
— Нет полной уверенности, поэтому придется поехать со мной в морг и опознать ее.
Веснин долго сидел, уткнувшись взглядом в стол.
— Вот этим и должны были завершиться ее похождения, — проговорил он упавшим голосом. — Она шла к этому и дошла. А ведь мы любили друг друга и поженились по любви. Зря вы говорите, что у нас не было никаких чувств. Были эти чувства, да еще какие! Просто в последнее время она стала совершенно несносной, с ней стало невозможно жить, и я нашел более спокойный уголок. Кто знает, может быть, я Оксану люблю до сих пор…
Веснин разрыдался, размазывая слезы по щекам. Опер, успокаивая, похлопал его по спине и приказал:
— Вставай, поедем в морг.
По пути опер поинтересовался:
— Можешь назвать кого-нибудь из тех подруг, которых она приводила домой?
— Нет, я с ними не знакомился. Это были разбитные девушки, разговаривающие только на матах.
— А мужчину, которого ты застал с ней?
— Не знаю. Но он был, по-моему, армянин.
Разглядывая останки неизвестной женщины с полными от ужаса глазами и зажатым носом, Веснин проговорил с неуверенностью:
— Не знаю, она ли это. Длина волос подходит, но, вроде бы, цвет другой — у нее каштановый.
— Овал лица не напоминает ее? — спросил опер.
— Не знаю, лицо же опухшее…
— Посмотри — ногти рук пострижены аккуратно. У нее такие были? Она делала маникюр?
— Раньше делала, а сейчас не знаю.
— Размер ног?
— Она носила тридцать шестой размер.
Опер пригляделся к ступням и проговорил:
— Примерно такой и есть.
Время было ближе к полуночи, поэтому Кравцов, отпуская Веснина домой, предупредил:
— В эти дни я тебя еще раз вызову, имей это в виду.
— Да, да, я всегда к вашим услугам, — пробормотал потрясенный мужчина.
В кабинете находился Андросов, он доложил:
— Алексей и Юрий ушли по домам, а я привожу дела в порядок и жду тебя. Удалось добыть какую-нибудь информацию?
— Есть немножко, — обрадовал его старший. — По-моему, мы выходим на потерпевшую…
Кравцов достал из карманов фотографию, заколку и рейтузы и бросил их на стол.
— …вот вещи, обнаруженные в квартире у Чемезовой.
Андросов кончиками пальцев взял рейтузы и, отложив их в сторону, взялся за заколку.
— Идентично с той, что мы нашли в лесу, — проговорил он, внимательно разглядывая вещицу. — Только цвет другой.
— Голубой перламутр, — подсказал старший. — У нее была целая коллекция этих заколок.
Удовлетворенно хмыкнув, опер взял фотографию и удивленно воскликнул:
— Так она же в том самом свитере, надетом на маньяке!
— Похоже на то, — проговорил Кравцов. — Завтра предъявим на опознание Петровой.
Еще раз приглядевшись к фотографии, Андросов сокрушенно покачал головой:
— Симпатичная девушка была при жизни. Что не жилось-то?
— А ее никто и не спрашивал, хочет она жить или нет, — усмехнулся Кравцов. — Ужасная смерть от топора.
— Вообще-то да, — кивнул опер, — попала она в какую-то страшную переделку.
— Завтра надо размножить фотографию и походить по ресторанам города, — распорядился старший. — Может быть, кто-то видел ее там.
— Надо и судебному медику отдать снимок — пусть попробует идентифицировать, — подсказал Андросов.
— Это надо сделать в первую очередь, — согласился Кравцов. — Завтра вызову маму Чемезовой и попрошу у нее фотографии дочери, снятые с разных ракурсов.
— Ну что, план на завтра намечен, поэтому идем по домам? — предложил Андросов, с хрустом потянувшись. — Следующий день обещает быть интересным.
— Да, идем и, как говорится, утро вечера мудренее! — живо отозвался старший.