— Ты прости меня, Саша. Я тебе ее последний свитер отдам, самый лучший, ты только не держи зла на меня. — Вдруг просипела Диляра, вытаскивая из стопок чистой одежды новую теплую кофту из разных ниток.
— Ты о чем, Диль. — Саша напяливала брюки, которые пришлось подпоясать плетенным ремешком, чтобы сели высоко на талии.
— Пуговицу я тебе подложила. — Виновато сгорбилась Диляра. — Бес попутал. У швеи этой там горы всего. Без дела лежат. А мы тут в обносках ходим. Я горсть пуговиц у нее стащила и по карманам рассовала. Я же думала, пригодится. На что-нибудь поменять! Ну красивые они были. Ты прости меня. Я и тебе…, и Лене дала, только она все выгребла. И швее накапала. Оказалось у нее все пуговицы под счет…
— Диль, я не злюсь, — успокаивала ее Саша. — Не злюсь, правда.
Они просидели вместе, обнявшись еще полчаса, а потом Саша, оставив грязное и аккуратно свернув вещи Анхеля, которые сунула подмышку, поплелась к особняку.
Неспеша позавтракав, она взялась за веник и тряпку, вымыла ванную, умирая от скуки и мук воображения, наедине с самой собой.
Она представляла Анхеля в объятьях другой. Той, что дает ему все: и утешение, и наслаждение. В объятьях с которой он провел позапрошлую ночь и сегодняшний день. Так в горьких мыслях наступил обед, а затем ужин. Анхель не вернулся.
Саша у окна теребила в руках отрезок золотой тесьмы, когда последние лучи солнца исчезали за горизонтом. Измученный взгляд скользил по ненавистному пейзажу, сжигая его безвредным огнем заходящего солнца. Дверь тихо скрипнула, и Анхель молча просочился в комнату, убито глядя на нее. Закат золотил ей волосы и ладони, пятнами горячего света сквозь листву ложась на огромный свитер, спадающий с плеча.
— Гектор искал тебя утром. — Тихо сказала она, с вызовом глядя на него.
— Я был во флигеле, — соврал Анхель.
— Хорошо. — Сделала вид, что поверила, Саша.
— Хочешь кофе?
— Нет. — Она отвернулась к окну. Но Анхель не отступил.
— Ид"eм, пока не стемнело. — Он схватил ее за руку и, стянув с подоконника, повел прочь из особняка. Сначала Саша следовала за ним неохотно, а затем стала просто наслаждаться прогулкой по тёмной траве с трескотней вечерних тварей, по тропинке в одурманивающем хвоей лесу, через каменную реку к дому Татарина.
У самого входа Анхель тихонько постучал, и, не дожидаясь ответа, отворил дверь. В полутемном помещении на плите закипал чайник, а на столе стояли кружки. В воздухе витал запах кофе и теплой собачьей шерсти.
— Я подумал, ты могла начать бояться собак. Хотел узнать, можно ли поиграть… — Начал Анхель неуверенно и замолк.
За его спиной разложив на полу белесое пузо лежала ощенившаяся сука. Пять щенят, похожие на крысенышей, присосались к ней, толкая лапами друг друга.
Саша склонилась над подстилкой, и наградой Анхелю была робкая неподдельная улыбка пробивающаяся через ее беспросветно отчаянное настроение.
В углу завозился притихший Татарин.
— Она вам даст одного, — старик наклонился и, отперев решетку вольера, вытащил самого крупного малыша. Собачья мать лишь взглянула на него, но была слишком измотана, чтобы возражать.
— Он такой слепыш, — проворковала тихонько Саша, прижимая к груди маленькое сонное существо. — Как же тебя назовут?
— Игорем назвал. Я ему слово дал за трость, что первый щенок будет Игорь. А других можете сами назвать. Записать только нужно, память уже не та.
Татарин присел за стол и отпил из кружки, попутно доставая из ящика засаленный блокнотик.
Саша с теплом посмотрела на щенка. На фоне этой картины Анхель даже перестал омрачаться от слов старика. Похоже, у нее были в запасе еще хорошие ассоциации с этим именем, у него не было. А может быть, она просто легко забывает зло. Прощает тех, кто был с ней жесток. И тогда у него с ней ещ"e есть шанс. А это все, что ему было нужно, потому что невыносимо быть разочарованием в желанных глазах.
Они еще посидели, пока Саша баюкала крошек на руках, и, не выпив ни глотка, попрощались и ушли.
Ночь только вступила в свои права. И в воздухе витало сдавливающее ощущение тревоги как перед ураганом.
Возвращаясь в густой лесной тени, Анхель хотел взять ее за руку, хотел начать разговор, хотел открыть ей все о себе и будь, что будет. Но она заговорила первой.
— А я могу быть уже беременна от тебя? Ты бы это почувствовал? — Саша не смотрела ему в глаза, но было видно, что она думала об этом весь день.
— Нет. Я не хожу на терапию для фертильности. Не хочу, чтоб меня обвешивали проводами и били током. А без этого инфирматы не способны к зачатию. Стреляем холостыми.
— Хорошо. — Ответила Саша и молча продолжила путь. Из-за подлеска уже виднелись огни особняка.
— А… ты сильно хотела бы детей? — Не зная, что еще спросить, поинтересовался Анхель.
— Врачи говорят, я могу умереть при родах, если сердце не выдержит. Не знаю, хочу ли я бросать кого-то в этой жизни в одиночестве. Родился и уже один, без матери — это жестоко. — Она с таким проницательным лицом посмотрела на него, что он понял: за этими ее словами скрывается опыт и личная трагедия.