Молоко волчицы

Сашка промокнул написанное, снял с печки ржавый утюг и гладит на лавке пионерский галстук. Волосы красные - в отца. А Ваську и называют цыганом - черный, в кого? Мать медоволосая, правда, брови у нее как углем нарисованные. Ленка личиком скидывается на бабку Прасковью Харитоновну.

Туманы в глазах Спиридона, туманы. Напрасно на стекло дышит - туманы. Как же вызвать Фолю? Из снежной мглы вырвалась цепная собака, кидается на человека, и дети настороженно глядят на окно. Фоля крестится, до темноты прикручивает лампу. Василий берет в сумке патрон, идет к двери.

Спиридон, отбиваясь от хрипящей собаки, уходи г вниз. Вслед ударил выстрел. И сотня собак завыла, как в глухом татарском ауле.

Спят балки. На зорях молчат родники. Дубравы на балках как воротники.

Тучи плывут, тучи... Чернеют на снегу фигурки людей - охотники или облава за ним? В стогу, как в гробу, душно. Вылез Спиридон из логова, отряхнулся и среди бела дня зашагал в поселок. Пусть хоть час будет его, а то схватят - и опять с детьми не простится. Прошел мимо нескольких совхозных коровников, мастерской, конторы - и хоть бы одна сатана встретилась!

Голосила Фоля, расплакались дети. Их отец контра, враг, о которых они читали в книжках. Но это отец, и они прижались к бородатому нахолодавшему лицу. Натопили землянку, отмыли отца, не мочалкой - конской, железной скребницей, терли спину, волосы и ногти обстригли, накормили, одели в чистую Васькину одежду.

Сутки жирует дома, как заяц на капусте. Другие идут, третьи - никого. Но все равно придут. Собрал чемоданчик, простился с семьей и зашагал по Юцкому тракту в станицу. Прямо к Сучкову в кабинет прешел.

- Здорово, гражданин начальник!

- Есаулов! - вздрогнул от удачи грузный Сучков. - Давно по тебе пуля плачет!

- Вот и нехай теперь посмеется.

Суд установил, что сослан Спиридон был неправильно. Однако и бегать без разрешения нельзя, и дали ему напоследок три года трудовых лагерей.

Стала опять женой тачка, а товарищем лом. Довелось ему и лес пилить, и рыть канал.

Его поражала в политзаключенных вера в Советскую власть. Сам Спиридон эту власть не признавал, зная ее лишь со стороны штыка караульного.

Начальник строительства, говорили, сам сидел. Инженер в милицейских ромбах. Он обещал:

- Пустим воду - все по домам, кормлю вас как на убой, работать, суконные коты, до седьмого пота!

Спиридон выдвинулся в бригадиры попал на доску Почета, получал особый паек.

Воду в канале пустили - в тридцать четвертом году.

Вызывают Спиридона - на волю оформлять. Листают дело. Фотография. Великий князь и поодаль Спиридон-юноша. Ладно, дело прошлое. Дальше листают. Еще фотография. Сидит Спиридон в черкесочке, при башлыке, с кинжалом. Сидит рядом с маршалом, врагом народа. Покачал головой начальник - и пошел Спиридон опять за проволоку. Однако на третьей перекличке его недосчитались - бежал.

СИНИЕ ГОРЫ КАВКАЗА

Тысячу лет назад греческие мореходы, подплывая к кавказским берегам, писали: "Над Колхидой высится гора, треть ночи освещаемая солнцем". Древние народы и племена, кочующие по травянистым равнинам Европы и Азии, давали различные имена двуглавому гиганту, из которых главное - Эльбрус, или Грива Снега.

На провесне, теплым февральским деньком, молодые казаки ходили на стрельбы под Острый бугор. Там под водительством инструктора Антона Есаулова, в снежной балочке, стреляли они из винтовок и наганов в цель картонную голову Чемберлена. Инструктор Антон Есаулов учил будущих кавалеристов, а Михей Есаулов, не отставший от молодых, подковыривал мазил, радовался - старый бык борозды не портит - он стрелял отлично.

Возвращаясь домой, Антон опередил допризывников. Он еще донашивал армейскую шинель, работал в военкомате, военная казачья косточка, но душа загоралась иным, не военным. Готовился поступить в консерваторию, занимаясь сочинительством и собирательством музыки, песен, Божья искра, что тлела в роду Синенкиных, веками спящая под каменной шапкой, прорвалась в Антоне огненной магмой.

То было время невиданных дерзании и взлетов. Горы, реки, моря, тайга и пустыня покорялись человеку. Ветер времени сорвал каменные наслоения на душах, и магма энергии расцветала по стране заводами, электростанциями, поэма-ми, урожаями. Антон не знал генетических теорий рода, но чувствовал, что природа через него выражает наконец стремление его дедов, родителей, их братьев. Понимая, что в пунктире жизни он всего лишь крохотная черточка, он считал себя призванным на большие дела. Идя со стрельбищ, он оглядывал мир, как первооткрыватель.

Пашни были заснежены. Кое-где протаяло, и земля там лежала как черный пух, легкая, волнистая. Нежно пуховели еще более черные кучки земли, нарытой и перетертой лапками хомяков. Так манили они свежестью, что Антон не удержался и погрузил пальцы в прохладные черные груди земли, бесчисленные, многорожалые.