Молоко волчицы

Глебу она нравилась - чувствовал ее покорность и нежность. Марию старался выбросить из головы. Все чаще разговаривал с Машей посредством записочек. Она краснела и задумывалась. Вот если бы у него не было ноги или глаза, а то непонятно, почему он ей предлагает руку и сердце. В станице полно и баб, и девушек, а мужская цена в войну подскочила высоко. Ухаживая за надорвавшимся хозяином, Маша прониклась к нему состраданием и жалостью. На какой-то миг в нем проснулись добрые чувства. Обращенные к Маше, это были чувства-воспоминания о Марии. И она дала согласие на брак, уговорив отца. Уже откармливали на свадьбу гуся, потихоньку варили из сладких тыкв самогон, когда свадьбу неожиданно расстроила коммерция.

Смерть еще не прискакала к Глебу на бледном коне. Поначалу она издали, сверху, поразила осла Яшку.

Не три - двадцать советских самолетов бомбят аэродром. Взрывом сорвало с "подушки" цистерну, бушует белое бензиновое пламя. Стонут раненые и умирающие. Сирены провыли отбой. Из щелей вылезают рабочие и солдаты.

Невозмутимо покуривает смуглую трубочку ветеран германских походов, железный ефрейтор. Он сидит на перевернутом ведре, оно зияет рваной раной от осколка. Охранник в бараньем тулупе, черных трофейных валенках. Автомат в желтоватой зимней смазке.

Вылез Глеб из траншеи, подошел к арбе. Взрывной волной из колес вырвало несколько спиц, смело плетеный кузовок. Острой бомбовой сталью срезало голову Яшке. Пришлось взять у немцев расчет. Между прочим, ему уплатили за осла. Погоревал хозяин, посудачил с бабами и прикинул: на что теперь годится Яшка? Шкуру, положим, снять, хвост на кнут высушить. А мясо? Ишаков лишь в Китае едят - там все едят.

И тогда снова приступила великая идея мыловарения из трупной падали. Положил тушку на арбу, впрягся в оглобли, повез Яшку домой.

На вопрос квартиранта, что он намерен делать с ослом, ответил:

- Мыло сварю.

- А можешь?

- Признаться, не пробовал.

- Давай вместе, Роза работала на комбинате, она знает, у нее и рецепты записаны. У меня есть пуд пахучей смолы, кое-что нужно достать еще.

Ночью все четверо пробрались во двор неохраняемого химпроизводства, натаскали в дом бумажных пакетов с поташем и щелочью. У ефрейтора Глеб купил бак каустической соды. Раздобыли котел. Набили несколько мешков мерзлыми лепестками роз на колхозной плантации - красящие вещества.

Тридцать крохотных, бесцветных, пахнущих псиной брусков мыла вынесли на базар в сумке. Торговцев чуть не разорвали обовшивевшие люди. Цену подняли до двадцати марок - хватают. Выручку шестьсот марок, с музыкальным хрустом разложили на столе. Пигунов предлагал делить по числу компаньонов. Глеб не согласен - Яшка был его, котел, топливо, сама идея - тоже его. Поэтому сообщникам выделил двести марок. Сапожник сделал недовольную мину - секреты технологии, ароматическая смола, химикалии Пигуновых. Глеб прибавил им пятьдесят марок и подумал, что компаньоны ему ни к чему.

Ночью перетаскал из бани-завода в дом весь поташ и щелочь, сложив его в комнате-грезе.

На следующей неделе в котел заложили трех собак и четыре жирных, околевших от ящура овцы - добыл их Пигунов. Товар продали в драку. Компаньон потребовал половинной доли в барыше. Глеб Васильевич обозвал его душегубом и выделился в самостоятельную фирму, не боясь конкуренции спрос на мыло велик, надо только за версту чуять смерть и хватать сырье первым. Сапожник запретил дочери встречаться с женихом. В ответ Есаулов предложил очистить помещение.

- Есть закон: в зиму не выгонять, - сказал сапожник.

- Теперь законы новые! - указал Глеб, но настаивать на выселении не стал.

Мыльный трест раскололся. В доме номер 87 по Старообрядской улице задымили две трубы мыльных крематориев. Вскоре малая фирма, Пигуновых, закрылась - кончились химикалии. Сапожник вновь кормился починкой обуви. Видя издали Машу, Глеб чувствовал некие угрызения совести, стыд победителя, силача, свернувшего шею малому ребенку. Но предаваться чувствам некогда. Он процветал, добывая на аэродроме использованную каустику и разыскивая падаль. А невест в станице много - что он, у бога теленка, что ли, съел, что будет жениться на глухонемой! При встречах хозяин и квартиранты не здоровались. Лишь иногда Глеб пускал сапожнику шпильку:

- Свободная конкуренция - ничего не попишешь!

По вечерам при свете жирника монополист подолгу считает выручку. Купюры подносит близко к глазам, будто проверяя подпись имперского министра финансов. Ночи были бесовские. В боковое окно-фонарь заглядывала луна, свисающая над станицей, как раскаленная бомба на невидимом парашюте. Она золотила лысеющий череп Глеба, исторгала магнитным сиянием долгий собачий вой в переулках. Взять бы патент на всех станичных собак, хоть и жаль их, меньших братьев. Чудились трупные залежи, пласты янтарного мыла, холмы скрипучей соды, зеркальные витрины фирменного магазина, несгораемый, как в банке, сейф для валюты, уважение, почет, семья. Но махан дорожает, война пожирает скот, появились серьезные конкуренты - мыловары, которые уже дважды оставляли Глеба позади.