Федька прискакал на родовой загон убирать пшеницу вместе с отцом. Федор махал косой. За ним другой косарь — дядя Спиридон. Мария и Настя вязали снопы. Дети Марии и сын Спиридона Васька кашеварят.
— Звезду хоть сыми с шапки, нехристь! — плюнул Федор в сторону Федьки.
Звезду Федька снимать не стал, но покосился: за какое дело браться?
— Запрягай коней, ирод! Снопы вози!
Под вечер Синенкины и Есауловы хлебали в степи кулагу из общей чашки. Федька не лез ложкой раньше отца и Спиридона. Федор и сыну налил кружку дымки — парень растет. Ночью съездил в станицу, привез сыну новые сапоги и теплую одежду — война никак не кончается, а дело идет к холодам.
К балагану Федор вернулся не один — с Михеем, встретившим его на лунной дороге. Федор шепнул Спиридону, и тот вышел к Михею.
Тихо и долго разговаривали братья, сохраняя перемирие. Бабы в балагане чутко прислушивались, но долетали только отдельные слова, фразы.
— Советам теперь не устоять…
— Белые генералы не удержатся… Юденича выкинули в Эстонию…
— А Колчака уже не остановить…
— Это по воде вилами писано…
— Уже известно, кого Деникин будет короновать на царство…
— Не удержится…
— Дай-ка твоего табачку…
На заре к балагану подъехал третий брат.
Спиридон спросил:
— Ты за белых или красных, Глеб?
— Я сам по себе, самостоятельный. Мне всякая власть — нож острый. Шкуро тоже хлебушек подметает подчистую. Опять же мобилизации. И когда это кончится?
— Дело говоришь, Глеб Васильевич, — закурил Спиридон. — Это жизнь райская: ни белый, ни красный — сам себе господин. Да только где же ты такую жизнь видал?
— Верно гутарит Спиридон: на два стула не сядешь, разве что промеж них, наземь. Два и есть только цвета: белый и красный, — поддерживает брата Михей.
— И собирается белый цвет на Москву несметной силой! — говорит Спиридон.
— Вот увидишь, обломают они зубы о рабочие штыки: московский да питерский пролетариат — железный. Два года уже удерживают столицы. И мой тебе совет, от души, не ради агитации: бросай, Спиридон, косу, захватывай верных тебе казаков и чеши к нам в полк — командовать будешь ты, я буду комиссаром.
— Где он, полк? — насторожился сотник.
— Ушлый ты, братец! Приезжай — увидишь.
— Так куда ехать?
— Не хитри, не с бабой, приезжай в любую балку — встретим. Решайся перемирие кончается. Не вернется Россия к старому, попомни мои слова.
— Не могу. Вроде измены получится.
— Нет тут измены для народа. Наоборот, получишь от народа награду.
— Нет, чужой буду у вас… как чужой и тут.
— Поедем, Спиря, — горячо просит брата Михей.
— Я уеду, а Фольку с Васькой повесят.
— Бери их с собой!
— А мать?
— Скроется.
— Поедем, Глеб? — повеселев, спрашивает Спиридон.
— А скотину на кого оставлю? Нет. Воюйте уж вы, командиры.
Спиридон, однако, оседлал своего коня. Михей тоже взял седло и стал ловить свою белоногую кобылу, резвую и норовистую. Она не давалась даже Глебу, коноводу.
Невдалеке послышались выстрелы. К балагану подлетел Федька.
— Дядя Михей, спасайся, за мной скачут белые!
Кто-то нарушил перемирие. Белые всадники приближались. Михей беспомощно стоял с седлом в руках.
— Не судьба, Михей! — сказал Спиридон. — Скачи живо. Брось кобылу. Садись на моего, твоей не уступит. Месяцем зовут!
— А мою Зорька! — Михей вскочил на коня и помчался за Федькой.
Глеб держал своего коня, который мог увязаться за Михеем, а Спиридон уже ласково потрепал гриву Зорьки — кобыла неожиданно присмирела, услышав топот, и новому хозяину далась.
— Кто тут был? — подскакали белые конники.
— Два пацана, станичники, — ответил Спиридон.
— Вот мать иху так! Ночью прибыл какой-то полковник и разматерил атамана и есаула за перемирие — красных, говорит, тут на одну понюшку не хватит, а вы с ними миры заключаете.
— Что за полковник?
— По фамилии Арбелин.
— Эге, — свистнул Спиридон, — знакомая фамилия, служили мы у него в полку. Где он квартирует?
— Наверное, в «Бристоле», а может, и в «Гранд-отеле».
— Это шишка крупная, тут он неспроста, надо с ним повидаться.
— Уже слышно: всем идти на Москву — и больным, и легко раненным, до пятьдесят лет — всем под ружье.
— Всю жизнь казаки шли на Москву — и ни разу не взяли! — говорит Спиридон.
— Ты к чему это, сотник? — покосился волчьей сотни казак. Запорожская Сечь разве не грабила Москву?
— К тому, что теперь непременно возьмем, — опустил глаза сотник.
— Выпить есть? — спросил волчак.
— Вон у хозяина спроси, — Спиридон показал на Федора.
— Ваши бабы? — облизнул губы волчак, видя Марию и Фолю.
— Наши, жены, с левого края моя, а с правого брата.
Услышав это, Глеб направился к Марии и завел с ней разговор. Казаки повернули в станицу.
УЧЕНИЕ О ЧЕРЕПЕ
По причине болезни печени князь Арбелин прибыл в станицу подлечиться целебной водой. Заодно возглавил тощий гарнизон, инвалидную команду. Все боеспособные силы ушли на северный фронт. Наступал самый решительный момент гражданской войны — поход Деникина на Москву.