Молот и крест. Крест и король. Король и император

– Это не произвело на них впечатления. Вот увидите, переводчик вежливо похвалит книги и не ответит на наш вопрос.

– Посол халифа рассмотрел вашу книгу, – решительно начал Сулейман, – и его восхитило искусство переписчика. Если у вас нет мастеров по изготовлению бумаги, мы пришлем подробные наставления. Мы тоже не знали этого искусства, пока нас не научили пленные из одной далекой империи, которых мы захватили в сражении много лет назад.

Сулейман не подобрал для «бумаги» другого латинского слова, кроме papyrium, папируса, уже известного Бонифацию, хотя тот предпочитал пергамент. К тому времени, когда перевод дошел до ушей Шефа, «бумага» превратилась в «пергамент», что не было ни новым, ни интересным.

– Вежливо поблагодари и спроси, что привело их сюда.

Все его советники, англичане и норманны, христиане и люди Пути, внимательно выслушали длинный рассказ о нападениях на острова, о греческом флоте и франкских солдатах, о железных людях и жидком огне. Когда Сулейман упомянул о последнем, Шеф снова вмешался и спросил, видел ли его кто-нибудь из послов собственными глазами. Ряды разомкнулись и пропустили вперед юношу с таким же смуглым орлиным лицом, как у его хозяина. Но Шеф отметил и выражение самодовольного превосходства, скрыть которое у молодого посла недоставало такта.

Юноша неторопливо поведал свою историю.

– У тебя очень зоркие глаза, – сделал вывод Шеф.

Муатья покосился на Гханью, увидел его кивок и не спеша извлек подзорную трубу.

– Мой наставник Ибн-Фирнас, – сказал он, – самый мудрый человек в мире. Сначала он научился исправлять слабость своего зрения, используя стекла особой формы. Потом, в один прекрасный день, следуя его указаниям и воле Аллаха, я открыл, что два стекла делают далекое близким.

Он направил длинную, с кожаным корпусом трубу на открытое окно, повозился, испытывая всегдашние трудности с фокусировкой.

– Там, – наконец сообщил он, – девушка с непокрытым лицом склонилась над колодцем, набирает в ведро воду. Она очень красивая, подошла бы для гарема халифа; ее руки обнажены. На шейной цепочке у нее висит… висит серебряный фаллос, клянусь Аллахом!

Юноша расхохотался, а его начальник неодобрительно нахмурился: мудрее не высмеивать дикарей, даже если их женщины не имеют стыда.

Шеф вопросительно посмотрел на Гханью, дождался согласного кивка и забрал странный предмет у юноши, не обращая внимания на его недовольство. Он осмотрел широкий конец трубы, взял со стола тряпку и аккуратно протер стекло, пытаясь на ощупь определить его форму. Сделал то же самое с узким концом. Ему и прежде доводилось замечать, глядя через толстое зеленое стекло – в его стране это был лучший материал для окон, который могли позволить себе лишь самые богатые, – как искажаются очертания предметов. Значит, такое искажение может быть не только помехой, но и подспорьем.

– Спроси его, почему один конец должен быть у́же, чем другой.

Тарабарщина переводчиков. Ответ: он не знает.

– На широком конце стекло выпуклое. А если оно будет вогнутым?

Снова тарабарщина – и тот же ответ.

– Что произойдет, если трубу сделать короче или длиннее?

На этот раз ответ был откровенно сердитым, еврейский переводчик сократил его, явно из дипломатических соображений.

– Он говорит: достаточно того, что труба работает, – последовал отредактированный перевод Бонифация.

Наконец Шеф приставил трубу к глазу, посмотрел туда же, куда смотрел юный араб.

– Да, – подтвердил он, – это Алфвин, дочь конюха Эдгара.

Шеф перевернул трубу, как это раньше делал Мамун, посмотрел через ее широкий торец, вызвав нетерпеливое хмыканье араба, и протянул ему трубу без лишних слов.

– Что ж, – заключил он, – кое-что они знают, но, видимо, не испытывают сильного желания узнать побольше. Действительно, люди Книги делают только то, что велел им наставник. Торвин, ты знаешь, как я к этому отношусь. – Шеф оглядел своих советников, зная, что ничего из сказанного им Сулейман и другие гости без перевода на латынь не поймут. – Есть ли у нас какая-нибудь серьезная причина вступать с ними в союз? Сдается, мы им нужны больше, чем они нам.

Разговор пошел не так, как нужно, осознал Гханья. Он не придал значения книгам варваров. А те заметили – по крайней мере, король заметил, – что Муатья глуп, несмотря на всю мудрость его учителя. Вот момент, от которого зависит результат всей миссии. Гханья зловеще зашипел Муатье и Сулейману:

– Дураки, расскажите им, чем славится Кордова. Муатья, поведай про своего учителя что-нибудь, что заинтересует короля. И хватит детских фокусов! Он, может, и дикарь, но побрякушками его не обманешь!

Они замялись. Первым нашелся Сулейман.