Молот и крест. Крест и король. Король и император

Но никто не ждал колоссальной мраморной колонны, перелетевшей через стену и обрушившейся подобно палице гиганта. Один ее конец разнес мантелет, и колонна в туче пыли покатилась вниз по склону. Все явственно слышали жалобные стоны храброго Гартнита с пронзенным сломанными тазовыми костями мочевым пузырем, пока сам император не избавил его от мучений с помощью свой мизерикордии, длинного тонкого кинжала, предназначенного как раз для таких целей.

Братья зарядили требушет, снесли ворота, прорвались внутрь, преодолели баррикаду, оказавшуюся, как они и ожидали, во дворе, и стали выкуривать последних защитников из башен и подвалов, с лестниц и чердаков. Мусульмане свирепо отбивались, при отступлении добивая своих раненых, пока их не загнали в последнюю башню. Это были одни мужчины. Бруно сам видел лежащих в крепости рядами женщин, стариков и детей: кто на животе, кто на спине со скрещенными на груди руками, кто свернулся клубком: все отравленные, зарезанные, ни одного живого. И лишь последние два десятка бойцов заперлись в башне, которую подожгли люди императора.

Бруно опустил щит, осторожно, опасаясь стрелы, шагнул вперед. Он рисковал показаться глупцом, но необходимо было выполнить задуманное. Император прокричал:

– Эй, еретики! Если вам жарко, выходите и сдавайтесь. Я даю слово рыцаря и кайзера, что вам не причинят вреда. Никто в мире не может биться лучше вас. Вы сделали все, что в ваших силах.

В ответ только треск огня. Братья косились, гадая, не сошел ли император с ума. И тогда из самой середины огня донесся голос:

– Знай, император. Я капитан Маркабру, все еще, увы, имперфектос, несовершенный. Нам не страшен ни ты, ни твой огонь. Уже сегодня, как доблестный разбойник, я окажусь в раю с моим Господом. Потому что Всевышний милостив. Он не заставит нас гореть и в этом мире, и в другом.

С треском обрушились стропила, поднялся клуб дыма и пыли, наступила долгая тишина, нарушаемая лишь шумом пламени. И не было знакомых звуков грабежа, не было воплей, рыданий, просьб о пощаде. Только рев огня и гул падающих камней.

Бруно попятился, все еще держа перед собой щит. Сражение закончилось, появился Эркенберт; от него ни на шаг не отставали телохранители. Он с удивлением увидел в голубых глазах императора удовлетворение и даже радость.

– Отлично, теперь мы кое-что знаем, – сказал Бруно субтильному англичанину.

– И что же?

– Канальи здесь что-то спрятали. Нам осталось только найти.

* * *

«Победитель Фафнира» призраком скользил в ночи, остальные корабли шли за ним следом, под всеми парусами, оставляя на воде легкую рябь. Шеф сидел около форштевня, свесив ноги за борт и время от времени ловя прохладные водяные брызги. «Словно на морской прогулке», – подумал он. Ничего похожего на холод и голод во время его долгого путешествия по Северу. Шеф вспомнил обожженное лицо и тело Суммарфугля; вспомнил, как трескалась кожа, когда он вонзал кинжал.

Кто-то подошел с той стороны, где у Шефа не было глаза. Он резко обернулся и успокоился. Почти успокоился. Это была Свандис в белом платье, ставшая позади него.

– Знаешь, Бранд не убил тех рыбаков, – заговорила она. – Потопил лодку, но дал им время сделать плот и погрузить на него пресную воду. Оставил им пару весел. Бранд сказал, что рыбаки доберутся до материка или острова дня за полтора – достаточно времени, чтобы мы успели уйти.

– Если их не подберет кто-то из приятелей, – пробормотал Шеф.

– Ты хочешь стать таким же, как мой отец? – Свандис несколько мгновений молчала. – А ведь говорят, что ты тоже эйги эйнхамр, человек не с одной кожей. Это из-за того, что ты видишь в своих снах. Расскажешь мне о них? Как вчера ночью появились отметины на твоем бедре? Похоже на укус ядовитой гадюки. Но ты не распух и не умер. И следы уже исчезли.

Шеф задрал край сорочки, в смутном свете звезд уставился на свое бедро. Теперь там ничего не было – во всяком случае, ничего, что можно разглядеть. Может быть, следует рассказать ей. Он чувствовал тепло ее тела, приятное в ночной прохладе, улавливал слабый женский запах, заставивший его на мгновение задуматься, каково это будет – обнять Свандис и уткнуться лицом в ее грудь. Шеф не знал женской ласки, мать не подходила к нему ближе вытянутой руки, судьба разлучила его с Годивой, с единственной любовью.

Он немедленно преодолел соблазн. На них смотрят. Склонить голову и просить обнять его, словно плачущего ребенка, – позор для дренгра, воина. Но поговорить можно.

Шеф начал неторопливо, во всех подробностях описывать свой последний сон. Лестница. Ощущение, как у мыши среди людей. Поднимающийся по лестнице великан, грохот его башмаков. Гигантский змей, который ползет следом, не отстает от бога Локи, и Шеф уверен, что это был именно Локи. Змеиная яма богов, со змеями под ногами, и одна из них укусила Шефа.

– Поэтому я и верю в богов, – закончил Шеф. – Я видел их, чувствовал. Вот почему я знаю, что Локи освободился и готовит месть. Если это нужно еще как-то подтверждать после гибели Суммарфугля.