Молот Тора

— Адские подземелья бывают и холодными, как наш Нильфхейм. Более того, такая идея универсальна — подобно многим библейским притчам, она отразилась во всех временах и культурах. Именно поэтому библейские истории поражают нас своим правдоподобием. В Библии сказано о Потопе, а у скандинавов повествуется о первичном хаосе Гинунгагапе и морских наводнениях, затопляющих весь земной мир. В Библии описан апокалипсис, а у скандинавов — Рагнарёк, гибель богов, завершающая последнюю войну между богами и гигантами. Более молодые религии есть развитие древних. Это не ересь, Итан, а признание древнейшего происхождения корней религии. Осознав, как глубоко они уходят, мы постигнем истину.

— Откуда вы знаете все это? Уж не принадлежите ли вы к роду друидических жрецов?

— Скорее уж я мечтатель, любящий свою родину, да вдобавок добровольный исследователь тайн нашей истории, того давнего прошлого, где хранятся утраченные ключи от врат в светлое будущее.

— Но мы ведь живем в просвещенный век. Пятнадцать лет назад французский астроном граф де Корли выдвинул версию об обрушившихся на Землю осколках кометы; именно они стали прообразом описанных в Библии катастроф и чудес.

— И это вам кажется более вероятным, чем Иггдрасиль или Асгард? Ваше просвещение всего лишь очередной современный миф, подпитывающийся истоками древнего мирового бытия. Все верно, мы забыли многое из того, что когда-то знали наши предки; можно подумать, что по нашим головам нанесли удар, выбивший из них жизненно важные воспоминания. Рыцари-тамплиеры приоткрыли завесу, скрывающую путь к истине. И я тоже вступил на этот путь, а вы явились, чтобы помочь мне.

— Явился? Скорее уж вы и ваши безумные датчане вынудили меня к этому.

— Наше присутствие здесь, на этом просмоленном паруснике, было предопределено!

— Кем?

— Хороший вопрос, именно на него нам и надо найти ответ.

* * *

Полная чепуха, конечно, но я полагал, однако, что наш океанский вояж позволил ему выговориться, а мне отдохнуть. К тому времени когда мы расстались с Полиной на прибрежной дороге, я походил на выжатый лимон; одну ногу мне свела судорога, а душу встревожило прибытие отряда французских драгун, посланных на мои поиски после нападения на нанятый мной экипаж. Всадники догнали нас вскоре после того, как мы проехали пару миль по окольному пути к Бретани. В отчаянной спешке я стал натягивать ботинки, надеясь сбежать до того, как нас догонят предполагаемые мстители генерала Леклерка, но вдруг поравнявшийся с каретой лейтенант отсалютовал мне через дверь, словно я был в эполетах. Он вручил мне конверт.

— Вам привет от первого консула, сэр. Вы ускользнули до того, как он издал приказ, — пояснил посланец, осмотрительно не замечая Полину.

— Какой приказ?

Неужели меня опять упекут в тюрьму Тампль как закоренелого греховодника, спутавшегося с консульской сестрой? Или попросту расстреляют в ближайшей роще?

Но нет, слава богу, это мирное распоряжение, написанное скорописью Наполеона, предписывало мне отбыть в Америку, дождавшись на побережье последних инструкций.

— Так вы не собираетесь арестовать меня? — произнес я вызывающим тоном, поскольку не привык к благосклонностям судьбы.

— Нам приказано обеспечить вашу дальнейшую поездку на почтовой карете и эскортировать Полину Бонапарт обратно в Париж, — отрапортовал военный с непроницаемым выражением лица. — Мы должны позаботиться о том, чтобы никто из вас не сбился с пути.

— Вы очень любезны, лейтенант, — проворковала Полина, смущенно покрасневшая по меньшей мере для приличия.

— За заботу благодарите вашего брата.

В очередной раз Наполеон показал, что ничто не ускользает от его внимания. Мне предписывалось быстро отплыть в Америку, а Полине — вернуться домой. Честно говоря, расставание с этой дамой подоспело на редкость своевременно. Не скажу, что, удовлетворив страсть, я испытал угрызения совести из-за своего легкомысленного поведения. Победа над Бонапартом посредством соблазнения его сестры не принесла мне чувства радостного отмщения за причиненные мне раньше страдания. В очередной раз я усомнился в том, научили ли меня хоть чему-нибудь мои полные опасностей приключения. Наверное, мне попросту недоступна благоразумная и добропорядочная жизнь. Как поучительно говаривал старина Бен: «Властелин тот, кто властвует над своими страстями, и раб тот, кто им потакает». Бонапарт в основном думал о будущем, я жил настоящим, а Бладхаммер — прошлым.