Молот ведьм

— Правда ли, что мужское естество набухает во время проведения казни через повешение, а из семени, пролившегося на землю, вырастает корень волшебной мандрагоры? — с интересом спросила Рита. Я заметил, что она смотрит на конвульсии приговорённого с нездоровым восхищением, а её глаза расширились. Мы когда-то с братьями-инквизиторами задумались, почему среди палачей нет женщин, и пришли к выводу, что по двум причинам. Во-первых, большинство не смогло бы выдержать причинения ближнему страданий и смерти. Однако вторая причина была интереснее. Так вот, мы признали, что то, небольшое меньшинство, которое справилось бы с заданием, открыло бы в пытках извращённое наслаждение, граничащее с сексуальным возбуждением. А это не принесло бы пользы самому искусству, которое следует питать лишённым эмоций профессионализмом.

— Если пожелаете, несомненно, наш почтенный хозяин позволит вам проверить, куда подевалось семя этого человека, — сказал я. Сидящий рядом с певицей дворянин подскочил как ошпаренный.

— Забываетесь! — Произнёс он обвиняющим тоном. — Чуть повежливее с дамой!

— Я невежливый человек, господин, — ответил я, глядя прямо ему в глаза, и он отвёл их, будто мой взгляд обжёг его.

Рита уже открывала рот, чтобы отбить атаку (что, несомненно, не было бы приятно моим ушам), как вдруг наступил неожиданный поворот в действии, который позволил нам быстро забыть обо всей нестоящей внимания дискуссии. Поскольку произошло нечто, что не часто случается увидеть во время экзекуции, и что вообще не должно происходить, когда делом занимается человек столь опытный, как палач из Альтенбурга. Верёвка оборвалась, и приговорённый с сильным грохотом свалился на доски помоста. Кланяющийся публике исполнитель приговора замер на месте, а потом обернулся в сторону виселицы с выражением просто-таки комичного неверия на лице. Впрочем, даже если бы не это неверие, я бы никогда не стал подозревать его в умышленной порче верёвки. Он слишком ценил своё доброе имя и был слишком жаден до рукоплесканий, чтобы даже щедрое вознаграждение могло склонить его к обману.

— Вот дерьмо, — произнёс бесцветным голосом Шпрингер, но его слова услышал, видимо, только я, поскольку рёв толпы заглушил всё. Тем не менее, сложно было не согласиться с этим, столь лапидарным описанием ситуации. Бургграф раскашлялся и покраснел лицом, будто его сейчас хватит удар, а Рита захлопала в ладоши.

— Невиновен, — крикнул кто-то из толпы. — Он невиновен!

— Бог так хочет! — откликнулся кто-то другой. Чего хочет Бог, не простолюдинам судить, тем не менее, ситуация стала вполне интересной. Бургграф кончил кашлять и сейчас жадно пил вино, и красная струя текла по всем его подбородкам. Он отдал кубок лакею и повернулся ко мне.

— Что мне делать? — спросил громким шёпотом.

Я лишь развёл руками, поскольку это было не моё дело.

— Пусть его повесят ещё раз, — радостно подсказала Рита, а Шпрингер прошипел, услышав её слова.

— Не годится, — тихо сказал он. Толпа явно разделилась в своих мнениях. Одни требовали продолжения казни, другие кричали, что приговорённый, видать, невиновный, или, что Бог простил ему грехи. Также я слышал насмешливые возгласы в адрес палача. Златорукий талант тоже их услышал, так как я видел, что его лицо покрылось багряным румянцем. Нечего сказать, вся ситуация была для него, словно пощёчина. Он вступил в оживлённую дискуссию с подмастерьями и даже на одного замахнулся, но слыша смех толпы зевак, убрал руку. Встал на краю помоста, поглядывая в нашу сторону. Как и все знал, что сейчас всё зависит от бургграфа.

— Ведь я не могу отпустить убийцу, Мордимер, — шепнул Линде, а потом поднялся с кресла. Поднял руку в знак того, что хочет говорить. Толпа затихла, и все в напряжении ждали слов бургграфа.

— Почтенные горожане, — выкрикнул Линде. — Для нас удачно сложилось, что с нами, здесь, оказался знаток законов и обычаев, почтенный магистр Инквизиции из Хез-хезрона, лицензированный инквизитор Его Преосвященства епископа. Он скажет нам, что мы должны сделать, дабы остаться в ладу с законом и обычаем. Я был зол. Я был страшно зол на Линде за то, что он вмешивает меня во весь этот цирк. Но я встал, так как бургграф указывал на меня рукой. Видел зловредную усмешку на губах Риты.

— Закон и обычаи святы, — произнёс я сильным голосом. — А в данном случае обычай говорит ясно: приговорённый может быть освобождён, если судья, который его приговорил, отменит своё слово. Если же будет настаивать на его смерти, казнь следует повторить. И вспомните, о чём гласит Писание: Ибо мы не сильны против истины, но сильны за истину. — Я сел обратно.

— Нечего сказать, спасибо вам, магистр, — едко произнёс бургграф, — за ясное и простое толкование закона.