— Эрнест, — рявкнул он в результате назад, и я понял, что он принял решение. — Поставь людей полукругом, пусть зарядят арбалеты и следят за инквизитором.
— Так точно! — Головорез в кожаных, поношенных доспехах начал расставлять оружных. Заодно разожгли больше факелов, и в пещере стало действительно светло.
— Развяжите его, — приказал баронет, глядя на меня, и отступил на несколько шагов. Кто-то сзади перерезал мои узы. Я медленно поднял руки и начал растирать запястья.
— Девицы понадобятся? — спросил с явным интересом в голосе молодой Хаустоффер.
— А у господина барона есть кого предложить? — учтиво спросил я.
— А есть! — Он хлопнул себя по бёдрам явно довольный. — Деревенские девахи, но молодые и нетронутые.
— Пожалуйста, велите их привести.
Он распорядился, и вскоре его люди приволокли к этому алтарю-неалтарю двух потрёпанных и очень молодых девушек. Были настолько одуревшими и напуганными, что ни вырывались, ни кричали. Только у одной из них слёзы ручьём бежали по измазанному грязью лицу. Мне эти девушки были совсем не нужны, и я надеялся, что мне не придётся их убивать. Но чем больше в этой пещере будет пребывать людей, тем лучше для меня. Особенно, когда начнётся переполох. Ибо я всё время рассчитывал, что мне не придётся прибегать к крайностям и решаться на исход, который был опасным и для меня самого. Я надеялся, что мне удастся выбраться из передряги с помощью смекалки и мышечной силы, а не обращаясь к сверхъестественному.
— Серебряным серпом господин барон, как полагаю, запасся?
— Правильно полагаешь, — ответил он, а один из его оружных подал ему предмет, завёрнутый в промасленную тряпку. Хаустоффер осторожно развернул тряпку, и я увидел серебряный серп с деревянной, правильной формы и отполированной рукоятью. Так на глаз, он был просто нечеловечески тупым, и перерезание им горла могло оказаться не особенно приятным как для того, кто резал, так и для того, кого резали (хотя, несомненно, по разным причинам).
— Но пока мне нужна ваша кровь, барон, — сказал я мягким тоном и увидел, что Хаустоффер бледнеет.
— Моя-я? — произнёс, заикаясь, он.
— Дабы начертить защитную пентаграмму, в центре которой ваша вельможность встанет, — объяснил я. — Я не могу в этих целях использовать кровь кого-то другого.
— Ага, — сказал он и нехотя завернул рукав куртки. — Сколько этой крови тебе надо?
— Немного.
Довольно долго продолжалось, прежде чем в глиняную миску мы нацедили (а точнее Хаустоффер нацедил, поскольку он не был настолько глуп, чтобы вручить мне нож, или даже дать мне приблизиться больше чем на пять-шесть шагов) достаточное количество крови. Один из оружных подал мне миску, а я нарисовал пальцем на камнях окружность, в которую вписал пятиконечную звезду. Между лучами звезды я нацарапал символы, которые могли сойти за магические иероглифы. Особенно мне понравился тот, что напоминал меч на четырёх лапках.
— Изволит ли господин барон встать в центр? — спросил я.
— Изволю, — ответил он. — Но ты отойди туда, — приказал. — Ещё, ещё, — он понукал меня, пока я не упёрся спиной в стену.
С горечью должен признать, что четверо оружных всё время держали меня под прицелом. А Мордимер Маддердин может человек и тренированный в рукопашном бое, но он ещё не овладел несомненно захватывающим искусством танца между стрелами. Хаустофер встал в кровавом круге.
— Уважаемый господин, — произнёс я. — Прежде чем мы приступим собственно к ритуалу, до принесения в жертву девиц, омовения в крови и пития этой животворной жидкости, прежде чем мы начнём магические заклятия, ты должен раз и навсегда отречься от Бога и Ангелов. Когда я договаривал эти слова, то увидел лёгкое беспокойство среди солдат барона.
— У Максенция ничего такого не было. — Нахмурил брови Хаустоффер.
— Именно, — поддакнул я, подчеркивая. — Как можно обрести присущую только Богу и Ангелам вечность, прежде не отрекшись от них? Ведь это они сделали нас смертными…
— Буду бессмертным? Точно?
— Всегда есть ограничения, вельможный господин, — я намеревался усложнять, потому что всё тогда выходило правдоподобнее. — Тебя можно будет убить огнём или вбивая в твоё сердце кол. Ты также будешь чувствовать страх и отвращение от священных символов. Он скривился.
— А полёт?
— Как на крыльях орла.
— Обращение в туман?
— Потребует некоторой практики.
— Что с отражением в зеркале?
— Мне жаль. — Я развёл руками. — Сегодня у барона есть возможность увидеть свой облик в последний раз. Это его, похоже, наконец убедило.
— Что мне говорить? — спросил он не очень уверенным голосом.
— Хорошо. Начнём. Буду господину барону задавать вопросы, а ваша вельможность ответит на них полными предложениями, с беспредельной яростью, страстью и чувством. — С яростью, страстью и чувством, — повторил он. — Беспредельной…
— От кого господин барон отрекается? — Отрекаюсь от, — начал он. — Бога? — Он посмотрел на меня вопросительно, а я кивнул.
— И?
— Ангелов? — подсказал я. Я снова согласно склонил голову.
— А теперь громко и полным предложением! — приказал я.