Молот ведьм

— А где отец Ансельмо? — заговорил Мариус, присаживаясь у костра и протягивая руки к огню. — Возвращайтесь к лошадям, — приказал он людям, и они ушли, и исчезли в темноте леса.

— Ему пришлось вернуться за бумагами в Виттинген, — объяснил я.

— Неразбериха, — фыркнул он. — Эх, эти отцы. Подождём его, Мордимер, да?

— Как пожелаешь, — ответил я вежливо.

Я не представлял, почему он появился и чего от меня хочет. Прибыл ли он спасти меня, или же собирался поставить меня перед судом внутреннего круга? Если второе, я мог лишь сожалеть, что не решился на схватку с людьми священника и побег. Хотя Мариус ван Бёэнвальд и так настиг бы меня, как только бы захотел.

Стражники до этого выхлестали всё пиво, но я обыскал тела и у одного нашёл бурдюк. Я откупорил его понюхал содержимое.

— Горилка, — вздохнул я. — Лучше это, чем ничего. — Я протянул руку Мариусу, но он лишь покрутил головой, отказываясь.

Я же солидно глотнул. Горилка была исключительно крепкой и исключительной вонючей, но приятно разогревала тело изнутри. Я сразу как-то повеселел, хотя по-прежнему не знал, как долго ещё поживу и не будет ли случаем завтра или послезавтра моей единственной мечтой быстрая смерть.

— Ты видишь иногда Эню? — спросил я, поскольку светловолосая убийца, с которой я провёл несколько чудесных дней и ночей, крепко врезалась мне в память.

— Неплохую неразбериху ты устроил в Виттингене, Мордимер, — сказал он, даже не пытаясь притворяться, что собирается отвечать на мой вопрос.

— Осмелюсь заметить, что я скорее старался навести там порядок, — сказал я.

— Слова, слова, слова, — пробурчал он. — Каноник Тинтарелло в роли главы шабаша и приверженца Дьявола, а также его приближённые как участники того же шабаша, не всем понравились. Скажу больше: некоторые посчитали это просто оскорблением. Однако я восхищаюсь твоим чувством юмора.

Я улыбнулся собственным мыслям, потому что мне вспомнилось выражение лица каноника, когда он пришёл в себя в камере, одетый лишь в козлиный наряд. Я также помню, как он умирал в огне, громко благодаря Святую Службу за то, что наставили с неверных путей его жизни. Я мог догадываться, что ванн Боёэнвальд знал, что это я был режиссером интересного спектакля под названием «Падение и смерть каноника Тинтарелло». Но ничего доказать мне было нельзя. Тем более, что Смертуха и близнецов я отправил подальше от Виттингена исходя как из их, так и собственной безопасности.

— Он признался во всё, — ответил я. — И перед смертью искренне сожалел о грехах.

— Если допрашивающий захочет, то допрашиваемый признается даже в том, что он зелёный осёл в оранжевых крапинках, — произнёс Мариус, смешно кривя лицо. — От кого я мог слышать эту такую прелестную шутку, а, Мордимер?

Я долго в молчании на него смотрел и вдруг осознал, что он цитирует мои собственные слова, сказанные во время знаменитого вечера в Биарриц. Откуда, Господи, он мог знать, что тогда происходило? Или я находился под настолько плотным контролем и наблюдением внутреннего круга Инквизиции? А если так, то по какой причине?

— Неважно. — Он махнул рукой. — Ты знаешь, что должно было произойти в Виттингене, Мордимер? Должна была родится новая инквизиция. Подчиняющаяся только Святому Отцу и руководимая нашим другом, каноником Тинтарелло. Виттинген был всего лишь первым шагом, и я знаю, какие города должны были стать следующими…

— Это безумная мысль, — охнул я, стараясь охватить огромное количество осложнений, возникающих из того, что я только что услышал.

— О да, безумная, — подтвердил он. — Неимоверно безумная. Отбросить Святую Службу будто поношенное тряпьё? Отстранить самых верных слуг веры? Заменить профессионализм дилетантским энтузиазмом, а вместо контролируемого огня понести катаклизм пожаров, в которых должен был закалиться новый клинок? Клинок, который рано или поздно, а скорее рано, обернулся бы против тех, кто является… Вот именно, кем являются, Мордимер?

— Слугами Божьими, молотом ведьм, мечом в руке Ангелов, — ответил я бессознательно, даже не задумываясь над тем, что говорю.

— Именно. Так что ты совершенно прав, Мордимер. Это была абсолютно безумная мысль. Он вдруг посмотрел на меня и рассмеялся.

— Не подумай только, что ты изменил ход истории. Ты сохранил мир, ну, может лучше сказать, относительный мир, Виттинген, но судьба этого безумия была давно предрешена. Мы, смиренные слуги Божьи, ведь не предъявляем прав на изменение мира, и лишь жаждем служить нашей святой вере, а также закону и справедливости, так, как мы… — Он посмотрел на меня и стал ждать, пока я закончу предложение.

— … понимаем их нашими скудными умами, — прошептал я.

Он покивал, соглашаясь с моими словами. Мы долго молчали, и сотни мыслей вертелись в моей голове.

— Ах, ещё одно, — заговорил он, наконец. — Ты конечно хотел бы знать, Мордимер, что с тобой будет?

— Пойдём по пивку и к девкам? — Я очнулся от ступора, в который меня ввели его предыдущие слова. Я улыбнулся нахально, ибо мне уже было всё равно.